Ассасины

Но как могла Элизабет объяснить все это Бену, который еще в Принстоне видел лишь ее холодность и нежелание понять его? Теперь она понимала. Бен был прав. Его сестру только что убили, и когда сама она протянула ему руку помощи, а он охотно принял ее, то она вдруг сама же от него и отвернулась. Что ж, может, теперь, после Авиньона, они наконец квиты.

И вот она в Риме, и ей хочется лишь одного — спать. Что ж, утро вечера мудренее.

Но она заблуждалась.

* * *

— Может, все же объяснишь, что произошло с этой монахиней?

— Ваше преосвященство, он вовсе не собирался убивать ее. Я пытался доказать это ему, но...

— Значит, плохо объяснял! Мерзкая история, и с каждым часом становится все запутаннее!

— Хорстман говорил, этому человеку можно доверять...

— Но Хорстман не видел его целых тридцать лет! Хорстман сам старик и настоящий фанатик. Должно быть, просто сошел с ума. А может, с самого начала был сумасшедшим. И потом, не монахиню надо было убивать, а Дрискила!

— Но ваше преосвященство, разве это разумно? Особенно теперь, когда он здесь, в Риме?

— Не тебе судить, что разумно, а что нет! Может, стоит напомнить, что именно ты упустил тогда Дрискила?

— Он нам нужен сейчас, и мы ему нужны... мы непременно должны его выслушать. Вы уж извините, но это так...

— Хорстман должен был убить Дрискила в Париже. Или в Ирландии... Время поджимает. Папа может скончаться в любой момент. Мы должны быть уверены в исходе дела до этого...

— Скажите, есть хоть малейший шанс, что он объявит о своем желании?

— Ну, не знаю, хорошо ли это... Одно дело, если я получу его благословение. И совсем другое, если это будет кто-то еще. Уж лучше тогда пусть просто умрет. Так, ладно, что у нас дальше? Где Хорстман?

— Не понял, ваше преосвященство?...

— Он может снова понадобиться.

— Кто? Но это очень опасно, особенно теперь, когда все съехались в Рим. Кто у вас на уме?

— Тебе это не понравится. Зато поможет решить проблему...

Только тут он догадался, кого хотел назвать кардинал.

— Хорстман ни за что не согласится, ваше преосвященство.

— Сделает то, что ему скажут. Он запрограммирован на такие дела давным-давно, причем выдающимся экспертом. Он не человек. Он всего лишь инструмент.

— Простите, ваше преосвященство, но он все же человек...

— Нечего трусить. Мы почти у цели. И наша цель — спасение Церкви, заруби себе на носу.

* * *

Папа Каллистий уже почти не видел разницы между ночью и днем, светом и тьмой. Тьма наваливалась со всех сторон, окружала и давила все плотней, с каждым вдохом, каждым биением сердца. Он ощущал, как одна за другой отказывают все жизненно важные системы. Жизнь оказалась слишком короткой, а возможно, слишком долгой. Интересно, что ждет его дальше. Он очень устал. И разочаровался.

Все больше времени он жил прошлым, оттуда всплывали тени людей, которых он некогда знал, с которыми был дружен. Хорстман, брат Лео, Лебек, умирающий на кладбищенском дворе, вспомнилась также снежная ночь в горах, когда они ждали тот поезд. Саймон... Все они, похоже, собрались теперь возле его постели, кивали, отдавали дань уважения. Все они, живые и мертвые, пришли проводить его в последний путь...

Теперь уже слишком поздно становиться другим Каллистием. Слишком поздно пользоваться планом Д'Амбрицци. Он сказал об этом кардиналу, сказал, что времени совсем не осталось. А тот кивнул тяжелой головой и сказал:

— Попробуй продержаться еще немного.

...Каллистий дремал и что-то бормотал во сне, когда вошел его секретарь и бережно прикоснулся к плечу.

— Да, да... — пробормотал Папа. Во рту пересохло, язык еле ворочался. — Что там? Еще таблетки?

— Нет, ваше святейшество. Вот, вам принесли.

Каллистий увидел в его руке простой конверт.

— От кого это?

— Не знаю, ваше святейшество. Передал внизу, на вахте, посыльный.

— Ладно. Включи лампу. — Он кивком указал на тумбочку. — Спасибо. Позвоню, если что понадобится. А теперь ступай.

Оставшись один, он сунул руку в карман халата и нащупал флорентийский кинжал. Провел пальцем по острому, как бритва, лезвию. Потом вынул кинжал и увидел на кончике пальца каплю крови. Сунул палец в рот. Кровь была солоноватой на вкус. Затем он аккуратно распечатал кинжалом конверт.

Там был один листок бумаги, сложенный пополам. Он развернул его и увидел написанные от руки слова. И сразу же узнал почерк. Прочел, и на изможденном лице медленно расцвела улыбка.

"Ты все еще один из нас. Не забывай этого...

Саймон В.".

2 Дрискил