«Он пользуется ей прямо сейчас, – думал я. – Потому-то он непобедим».
Но никто не собирался меня слушать. Меня посадили в железную клетку и заперли дверцу, предоставив солнцу довершить остальное. И оно принялось неторопливо зажаривать меня живьем.
59
На закате двое моих «дружков» вытащили меня из клетки и повели в камеру. Наградой за то, что я не сдох в первый же день, была миска воды, оставленная на тюремном полу. Воды было ровно столько, чтобы не дать мне загнуться. Я сделал несколько глотков, чувствуя, как ноют растрескавшиеся губы. Потом, насколько возможно, промыл язвы и волдыри, оставленные на коже солнцем.
Вскоре явились Роджерс и Торрес.
– Где Обсерватория? Где она находится?
Я улыбнулся им иссохшими, кровоточащими губами и ничего не сказал.
«Пока что Робертс грабит вас подчистую, – думал я. – Все ваши замыслы натыкаются на него и рушатся».
– Хочешь завтра отправиться туда же?
– Непременно, – шепотом ответил я. – Свежий воздух мне не повредит.
Эти «прогулки» устраивались не каждый день. Иногда я по нескольку дней кряду проводил в камере. Бывало, меня водили в клетку всего на несколько часов.
– Где Обсерватория? Где она находится?
В иные дни меня оставляли в клетке и после наступления темноты. Мне это даже нравилось: дневной зной сменялся вечерней прохладой. Мучительнее всего была теснота клетки. Я сидел скрючившись, словно в отхожем месте. Все мышцы вопили от боли. Мне по-прежнему отчаянно хотелось пить и есть. Солнечные ожоги все так же терзали кожу. Но повторяю, в чем-то это было лучше, чем вонючая камера. Во всяком случае, после захода солнца.
С каждым днем, проведенным мной в клетке, досада тамплиеров только возрастала. Каждый день, потерянный ими впустую, крепил победу Черного Барта над их орденом. Хотя бы это.
– Хочешь завтра отправиться туда же?
– Непременно.
Я сомневался, выдержу ли еще день на палящем солнце. Сам не знаю почему, но я верил, что тамплиеры меня не убьют. Я верил в свою решимость, превосходящую их намерения. В свою внутреннюю силу.
Весь тот день я промучился на солнце, скрючившись в железной клетке. Стемнело, но тюремщики не собирались уводить меня обратно. Я слышал их насмешки и обрывки разговоров. Тамплиерские прихвостни язвили по поводу Калико Джека. Потом заговорили об обстоятельствах ареста Чарльза Вэйна.
«Чарльз Вэйн, – думал я. – Чарльз Вэйн… Помню такого. Он пытался меня убить. Или я пытался убить его?»
Потом до меня донеслись странные звуки какой-то борьбы: сдавленные стоны и еще через мгновение – глухой стук упавших тел.
И наконец, голос:
– Доброе утро, капитан Кенуэй. У меня для тебя есть подарок.
Я едва разлепил глаза навстречу серому предрассветному сумраку. Внизу валялись тела моих «дружков» – тамплиерских прихвостней. У них были перерезаны глотки. Ярко-красные раны на шее напоминали рты, растянутые в улыбке.
Возле убитых, роясь в поисках ключей от клетки и кандалов, сидел на корточках ассасин А-Табай.
Я думал, что больше его не увижу. В прошлом А-Табай вовсе не был склонен поддерживать Эдварда Кенуэя. Он бы скорее перерезал и мое горло, чем освободил меня из тюрьмы.
К счастью, он выбрал второй вариант. Но…
– Не обманывайся насчет моих целей, – предупредил А-Табай.
Он поднялся наверх, отпер клетку и, когда я чуть не выпал оттуда, подхватил меня. При нем была большая кожаная фляжка, которую ассасин поднес к моим губам. Я жадно пил, и по моим щекам катились слезы облегчения и благодарности.
– Я пришел за Энн и Мэри, – сообщил он, помогая мне спускаться. – Ты ничего мне не должен за освобождение. Но если ты мне поможешь, обещаю беспрепятственный выход отсюда.
Я буквально рухнул на землю. А-Табай дал мне отдышаться и снова поднес фляжку к моим губам.
– Мне понадобится оружие, – сказал я несколько минут спустя.
А-Табай улыбнулся и протянул скрытый клинок. Чтобы ассасин отдал оружие чужаку… это говорило о многом. Сидя на корточках, я прикрепил клинок, сознавая, что мне оказана большая честь. Эта мысль вдохнула в меня силы.
Я встал и проверил механизм клинка. Время пришло. Настала пора вызволять Энн и Мэри.
60
По словам А-Табая, у него имелись отвлекающие средства. Ассасин сказал, что пустит их в ход, пока я разыскиваю узниц. Я не возражал. Я знал, где их держат. Едва на дворе захлопали взрывы, я воспользовался суматохой и проскользнул внутрь тюрьмы.
Подойдя ближе, я услышал крики и сразу же узнал голос Энн Бонни.
– Помогите ей! Ради бога, помогите! Позовите лекаря. Мэри совсем плохо. Отзовитесь… хоть кто-нибудь!
В ответ тюремщики стучали прикладами мушкетов по прутьям дверной решетки, требуя замолчать.
Но Энн не собиралась молчать. Наоборот, она закричала во все горло.
– Ей плохо. Поймите же, ей очень плохо! – кричала Энн. – Она умирает.
– Сдохнет – палачу меньше работы, – ответил кто-то.