Assassin's Creed. Тайный крестовый поход

И потому, увидев впереди оазис, Мухлис решил сделать привал и отдохнуть. Он рассчитывал ехать без остановок и пораньше добраться домой, однако был вынужден уступить требованиям измученного и крайне утомленного тела. Как часто во время поездки мерный стук лошадиных копыт укачивал его. Голова начинала клониться на грудь, а глаза то и дело закрывались. Мухлису становилось все труднее противиться сну. Всякий раз, когда его укачивало в седле, вспыхивала очередная битва между сердцем и разумом. У него саднило в пересохшем горле. Одежда, отяжелевшая от грязи и пота, давила на плечи. Каждая кость, каждый мускул в теле Мухлиса гудели от неимоверной усталости. Он подумал, как омоет водой потрескавшиеся губы, утолит жажду, а потом ляжет, закутавшись в бурнус, и проспит несколько часов. Этого будет достаточно, чтобы восстановить силы и продолжить путь в Масиаф. Мысль об отдыхе манила торговца и одновременно пугала.

Мухлиса гнала вперед отнюдь не тоска по дому. Страх. Он слышал, что в здешних краях объявилась шайка разбойников, которые грабили торговцев, забирали товары, а их самих убивали. Возглавлял шайку головорез по имени Фахад, чья легендарная жестокость могла сравниться лишь с жестокостью его сына Байхаса.

Говорили, что Байхас не просто убивал своих жертв. Он подвешивал их за ноги и вспарывал животы, оставляя умирать долгой, мучительной смертью. Начатое Байхасом довершали дикие собаки. Еще говорили, что чужие мучения всегда вызывали у Байхаса смех.

Мухлис любил свои кишки и вовсе не хотел делать их угощением для диких псов. В равной степени он не горел желанием отдать разбойникам свои товары. В Масиафе становилось все труднее достать самое необходимое. А подати, что взимала с жителей крепость на холме, беспрестанно росли. Это была плата за защиту деревни от внешних угроз. Так говорили жителям. Нынешний Наставник отличался беспощадностью. Нередко он посылал в деревню отряды ассасинов, которые собирали подати. Отказывавшихся платить жестоко избивали и вышвыривали за ворота. Несчастным оставалось либо искать другое селение, где их примут, либо становиться жертвами разбойников, обосновавшихся на каменистых равнинах вокруг Масиафа. Разбойники чувствовали себя все вольготнее и все чаще нападали на путников. Когда-то благодаря ассасинам (или страху перед ними) здешние пути были спокойными. Но те времена давно прошли.

Мухлис ничего не сумел продать. Он возвращался без гроша в кармане и потому знал: ему нечем заплатить десятину, которой Аббас обложил деревенских торговцев, не говоря уже о податях. Скорее всего, Мухлиса попросту выгонят из деревни вместе с его женой Алией и дочерью Надой.

С этими невеселыми мыслями торговец подъехал к оазису, все еще сомневаясь, стоит ли останавливаться на отдых.

Колодец находился под раскидистым фиговым деревом, а рядом стояла лошадь без привязи. Попона на спине показывала, что у животного есть хозяин. Возможно, такой же путник, остановившийся, чтобы напиться воды, пополнить ее запасы в бурдюках и, подобно Мухлису, приклонить голову и отдохнуть. Почуяв воду, лошадь торговца радостно зафыркала, и ему стоило немалых сил не дать ей поскакать прямо к колодцу. Неподалеку, свернувшись калачиком, спал человек. Его голова покоилась на мешке. Он спал, завернувшись в плащ и почти скрыв лицо под капюшоном. Руки спящего были скрещены на груди. В надвигавшихся сумерках Мухлис все-таки сумел разглядеть коричневую морщинистую кожу, изборожденную шрамами. Спящий был стариком лет восьмидесяти, если не больше. Мухлис с любопытством разглядывал лицо спящего, когда тот вдруг открыл глаза.

Удивленный и немного испуганный, Мухлис отпрянул. У старика был острый, внимательный взгляд. Он не шевельнулся. Хотя Мухлис был значительно моложе его, появление незнакомца ничуть не испугало старика.

– Прости, если я нарушил твой сон, – слегка дрожащим голосом произнес Мухлис и наклонил голову.

Незнакомец молчал и лишь смотрел, как Мухлис спешился, повел лошадь к колодцу и достал из поклажи бурдюк. Какое-то время единственными звуками были звуки зачерпываемой воды и шумное фырканье пьющей лошади. Напоив ее, Мухлис напился сам: сначала глотками, затем залпом. Потом он отер рукавом мокрую бороду и лицо. Мухлис напоил и вторую лошадь, после чего привязал обеих и наполнил водой бурдюки. Незнакомец к тому времени снова уснул, только теперь его руки лежали не на груди, а на мешке, служившем ему подушкой. Мухлис вынул подстилку и лег по другую сторону колодца. Уснул он почти мгновенно.

И проснулся от какого-то шума. Разлепив сонные глаза, он увидел, что солнце только-только успело взойти, а перед ним стоит другой незнакомец. Черноволосый, с всклокоченной бородой и золотой серьгой в ухе. Человек смотрел на него и зловеще улыбался. Мухлис попытался вскочить, однако человек присел на корточки и приставил к его горлу сверкающее лезвие кинжала. Жалобно всхлипнув, торговец затих.

– Меня зовут Байхас, – назвался незнакомец, продолжая улыбаться. – Мое лицо – это последнее, что ты видишь на этом свете.