Assassin’s Creed. Origins. Клятва пустыни

Я чувствовал: самое важное Хенса приберегла под конец. Девушка пристально смотрела на меня. Огонь в ее глазах разгорался. Ей хотелось проверить, как я отнесусь к принесенной вести.

– Байек, если Нека прав, тот узник… твой отец.

38

Тута и не догадывался, что его преследуют. Он дошел почти до середины узкого переулка, ведущего к трущобам, как вдруг кто-то преградил ему путь.

Всего минуту назад он находился в приподнятом настроении, потому что впереди его ждало новое приключение с Айей, Байеком и нубийцами. Теперь они отправятся спасать отца Байека, томящегося в яме на острове Элефантина.

Как же того угораздило попасть в плен? Подробностей Тута не знал и, по правде говоря, не стремился узнать. Разумеется, он слышал о меджаях. Все это было довольно серьезно и звучало очень захватывающе, но Тута ровным счетом ничего не понимал и даже не пытался делать вид, что понимает. Если Байеку и Айе это важно, если известие их взволновало, значит и он там не лишний. С некоторых пор Тута ощущал себя частью какого-то общего дела, в которое он мог внести свой вклад. Мальчик чувствовал, что нужен еще кому-то, кроме собственной матери.

Однако эти чувства не шли ни в какое сравнение с опьяняющим возбуждением, которое он испытал в ночь сражения. Но правильно ли говорить о «возбуждении», когда у него на глазах погибали люди? Хотя какая разница, если своих жизней лишились те, кто не заслуживал иной участи. Только это и волновало Туту. Ведь он делал что-то хорошее, был частью чего-то большого, важного, и его роль в происходящем была довольно велика. Неужто когда-то он целыми днями слонялся по улицам Завти, попрошайничая и подворовывая, унижаясь ради куска хлеба и бронзовой монетки? Прежний Тута ушел навсегда. Он стал новым Тутой, которого ждало новое приключение.

И вдруг, едва увидев фигуру, выросшую перед ним, мальчишка понял: прошлое вернулось, сломав его радостное и беззаботное настоящее.

Отцовские глаза все так же слезились от выпивки, недовольства жизнью, ненависти к сыну и самому себе. Они буравили Туту, как два злобных прорицателя. Их взгляд не предвещал ничего, кроме новой боли и отчаяния.

– Вот я тебя и нашел, – пьяно ухмыльнулся Панеб.

В мозгу Туты лихорадочно понеслись мысли. Фивы – большой город. Как отец сумел его разыскать? Как теперь ему вести себя с отцом?

Тута прибегнул к своей испытанной тактике. Он улыбнулся:

– Я рад, что ты здесь. А ведь я скучал по тебе, папа. Честное слово.

– Скучал, говоришь? – хмуро переспросил Панеб и скривился. – Похвально. Тогда что ж ты меня бросил в Завти и сбежал?

– Согласись, папа, у меня просто не было иного выбора. Ты бы тогда меня прибил. Останься я там, сейчас не стоял бы перед тобой. Я спасал свою шкуру, потому и сбежал. Уж тебе ли это не понять? И потом, ты же догадался, что я отправлюсь в Фивы. Да и куда еще я мог отправиться? Мне только два города и знакомы: Завти и Фивы. Но оставаться в Завти я никак не мог. Я знал: когда ты успокоишься, ты обязательно приедешь сюда и разыщешь меня.

– А здесь, сдается мне, ты принялся за старое? – спросил отец, наклоняясь к нему.

Тута кивнул, заставив себя улыбнуться еще шире, словно они с отцом были добрыми друзьями.

Однако Панеб не поддался на уловку сына. Он схватил мальчишку чуть выше локтя и крепко сжал руку. Тута, успевший забыть тиски отцовских пальцев, поневоле освежил свои воспоминания. Отец толкнул его к стене.

– Где она? Где эта сука? – прохрипел Панеб в ухо Туты, дохнув перегаром, который мальчишка тоже успел забыть.

Хвала богам, страх не сковал его разум.

– Сам бы хотел знать, где она, – ответил Тута, изображая недовольство. – Я обыскался. Все, что мне рассказывали… Уехала она вместе со своей девчонкой. А куда – никто не знает.

– Ты, малец, только не вздумай мне врать. Чем вообще ты тут занимался? И где та парочка твоих друзей? Я бы не прочь с ними потолковать.

– Пусти руку! Больно.

Отец немного разжал пальцы:

– Давай говори.

– Если ты про тех двух, никакие они мне не друзья. После Завти я их и в глаза не видел. Чем занимался? Жил на улице, старался с голоду не подохнуть. То же, что и в Завти. Или ты думаешь, в Фивах народ сердобольнее?

– Что я думаю? А думаю, что морда у тебя слишком сытая. Да и на уличного замарашку ты не похож. Вот это я и думаю.

– Ну… я не совсем живу на улицах. У меня есть… жилье, – сказал Тута, которому пришла в голову спасительная мысль.

– Да неужели? И где же твои хоромы?

– За рекой, в некрополе. Нашел там старую гробницу.

Отец помолчал, а потом с размаху ударил Туту по лицу. Подобно железной хватке и запаху перегара, это было еще одним знакомым фрагментом прошлой жизни.

– Но она совсем пустая! – взвыл от боли мальчишка. – Может, ее разграбили. Или вообще никого там не хоронили. Я ничего не осквернил, честное слово. Там сухо и тепло по ночам, когда снаружи холод пробирает до костей. Говорю тебе, папа: это хорошее место для жилья. Хочешь, мы сейчас же туда и отправимся? Снова будем жить вместе, как раньше.

Наконец Панеб разжал пальцы и убрал руку. Но если Тута и думал улизнуть, его расчеты не оправдались. Отец загородил ему путь.