Ассегай

Она капризно надула губки и похлопала густыми длинными ресницами. Такое поведение больше соответствовало характеру той, кого она играла. Пусть думает, что ничего другого ей и не надо. За то время, что они были вместе, Ева научилась справляться с самыми разными ситуациями, выработав для каждой определенную, соответствующую его ожиданиям модель поведения. Она прекрасно понимала, для чего нужна графу. Он не искал в ней верной спутницы, подруги, способной дать интеллектуальный импульс, — для этого существовали другие. Ева была нужна ему как украшение, покладистая и непритязательная красотка, умеющая пробуждать, а потом и умело удовлетворять его животные потребности. Она была нужна как некое ценное достояние, вызывающее зависть и восхищение у мужчин и женщин, поднимающее его собственную значимость, подкрепляющее общественный статус. Ева прекрасно понимала, что как только надоест графу, он избавится от нее без малейших колебаний, как от неудобной пары обуви. Понимала она и то, что сотни других красавиц с радостью займут ее место. Продержаться так долго ей удавалось только благодаря навыкам куртизанки.

— Самый лучший, — с готовностью пообещал Отто.

— А можно, я возьму то платье от Жана Пату, которое ты купил мне в Риме? Интересно, что о нем подумает генерал фон Леттов-Форбек?

— После одного лишь взгляда на тебя в этом платье у него заведутся мысли, за которые в любом приличном обществе человека отправляют за решетку, — усмехнулся граф и, повысив голос, крикнул: — Ишмаэль!

Ждать не пришлось — слуга появился незамедлительно.

— Пошли кого-нибудь за бваной Хенни, — распорядился Мирбах. — Пусть сейчас же идет сюда.

Спустя несколько минут Хенни Дюран заглянул в палатку. На прокаленном солнцем, загрубевшем лице застыло растерянное выражение, перепачканные машинным маслом пальцы мяли шляпу.

— Проходи, Хенни. Не стой у порога. — Граф дружелюбно улыбнулся и взглянул на Еву. — Извини нас, Liebling. Хенни не знает немецкого, так что мы будем разговаривать на английском.

— О, обо мне не беспокойтесь. У меня есть определитель птиц, есть бинокль, так что я найду, чем заняться.

Ева поднялась и направилась к выходу, не забыв по пути поцеловать графа в щеку, а через минуту уже устроилась неподалеку от кормушки, к которой постоянно слетались самые разные птицы: огненные вьюрки, волнистые астрильды, красноклювые ткачи и канарейки. И кормушку, и ванночку с водой специально для нее соорудил Леон.

И хотя голоса оставшихся в палатке мужчин были хорошо слышны, она не обращала на них ни малейшего внимания, целиком сосредоточившись на том, чтобы перенести на страницы альбома удивительные формы и волшебные цвета голосистых созданий.

Едва Ева вышла, как граф полностью переключился на Хенни.

— Насколько хорошо ты знаешь Арушу и окрестности?

— Я два года работал там на лесозаготовительную компанию. Мы вырубали деревья на нижних склонах Меру. Так что те места я знаю неплохо.

— На реке Юса есть военный форт?

— Есть. Местные называют его Сахарным замком, потому что он выкрашен в белый цвет. На стенах башенки и все такое. В общем, как на рисунке в детской книжке.

— Мы полетим туда. Как думаешь, сможешь найти форт с воздуха?

— Я на аэроплане никогда не летал, но такое сооружение и слепой не пропустит.

— Хорошо. Будь готов отправиться завтра утром, с первым светом.

— Даже не верится, сэр. — Хенни ухмыльнулся. — Могу помочь с заправкой и обслуживанием.

— Насчет этого не волнуйся — техническими вопросами займется Густав. Ты летишь не для этого. Я хочу, чтобы ты представил меня одному твоему старому другу.

Солнце еще не поднялось над горизонтом, когда «Бабочка», пробежав по полю, оторвалась от взлетной полосы. Предрассветный воздух дышал прохладой, и все в кабине кутались во что придется. Поднявшись на три тысячи фунтов, граф повернул на юг, а вскоре после того, как они пролетели над краем Рифтовой долины, желтый диск выкатился из-за края неба и озарил лучами громадный горный массив Килиманджаро, который, даже находясь в сотне миль, доминировал на южном горизонте.

Ева сидела позади, так что управлявший аэропланом граф Отто ее не видел. Укрывшись от ветра брезентовой накидкой, она натянула на голову летный шлем и опустила защитные очки. Густав и Хенни тоже сидели впереди, не отводя глаз от менявшейся внизу картины. Никто из них не оглядывался, и это было непривычно, странно — обычно все только и смотрели на нее. Наконец-то ей не нужно притворяться. Наконец-то можно дать волю чувствам, которые постоянно приходилось держать на коротком поводке.

Далеко внизу протянулась огромная бурая равнина, растянувшаяся во всю ширину Рифтовой долины. Бескрайние просторы только усиливали ощущение одиночества. Ева чувствовала себя маленькой и незначительной, оторванной от естественных человеческих контактов, отрезанной от сколь-либо значимого общения. Заглядывая в бездну отчаяния, она не могла сдержать слез. Первых слез с того холодного ноября шесть лет назад, когда, стоя на краю могилы, смотрела, как забрасывают землей гроб с телом отца. С тех пор она оставалась одна. Шесть лет. Слишком долго.