Асти Спуманте. Первое дело графини Апраксиной

— Я так и предполагала. Нет, дорогая, я тебя очень люблю, но себя я люблю больше, так что ты уж прости, а в Баварию я не поеду. Только здесь, в Париже, женщина не имеет возраста!

— Ну, как хочешь, дорогая.

— Я хочу, чтобы ты почаще сюда ко мне наведывалась.

— Ну, это уж как Бог даст! Да хранит Он тебя, Кира. Ох, боюсь я за тебя…

— А я за тебя, Лизавета. Я за тебя всегда ставлю свечку, когда захожу в нашу церковь на рю Дарю.

— Ах ты благочестивая захожанка! Смотри, если зайдешь в храм и увидишь моих внучек, не проговорись, что я была в Париже и не заехала к ним. Ну, прощай, родная!

— До свиданья, Лизавета!

Глава 5

В понедельник Апраксина с утра заявилась в полицию. Каменев еще не успел сесть в поезд Париж — Мюнхен, а они с инспектором Миллером уже обрабатывали собранный в Монжероне материал.

— Что вы думаете о реакции Каменева на известие о смерти жены? — спросил Миллер.

— Реакция как реакция, — ответила Апраксина, перематывая только что прослушанную пленку в магнитофоне. — Человек воспитанный, умеет держать себя в руках, однако, увидев лицо мертвой жены на фотографии, не выдержал и хлопнулся в обморок.

— Поражаюсь, как при советском режиме выживали такие тонкие интеллигентные натуры? — пожал плечами Миллер.

— Гм… А вот я за всю свою жизнь ни разу не падала в обморок и даже не могу себе представить, что люди при этом ощущают. Даже обидно немного, чувствуешь себя вроде как и ненастоящей женщиной. А уж поводов к потере сознания в моей жизни, поверьте, инспектор, было предостаточно!

— Не сомневаюсь, дорогая графиня, что вы ни при каком режиме в обморок не хлопнетесь!

— Надеюсь. Это советские русские любят сваливать на режим даже свое неумение поладить с собственной тещей… Как вы полагаете, инспектор, что мы с вами должны успеть сделать до приезда Каменева?

— Я думаю, надо немедленно отправляться с обыском на квартиру Каменевых.

— Вы уже выяснили адрес?

— Разумеется.

— И где же находится эта квартира?

— В Олимпийской деревне. Штрасбергер-штрассе, 9.

— Боже, по каким только задворкам не распихивают бедных эмигрантов!

— Ошибаетесь, графиня! Во-первых, теперь это уже давно не задворки, а во-вторых, как мне удалось установить, их туда никто не запихивал: они сами внесли залог в три тысячи марок и сняли квартиру без содействия учреждений по делам эмигрантов.

— Три тысячи — немалые деньги для новых эмигрантов, а Каменевы не богаты: Каменев даже на выставку в Париж поехал поездом, а не взял самолет, — иногда Апраксина допускала эмигрантские обороты в своей речи. — Но, думаю, я знаю, кто помог им с деньгами.

— Ада фон Кёнигзедлер?

— Нет — Анна Юрикова. Аду фон Кёнигзедлер трудно заподозрить в благотворительности в особо крупных размерах. Одолжить свою машину на пару часов — это, пожалуйста, но большие деньги — навряд ли.

— Как же быть с этой Юриковой? Не пора ли нам выходить на нее?

— Я уже несколько раз звонила по ее номеру, но пока никто не отвечает на звонки. Буду звонить еще.

— Вы уверены, что вам удастся с нею познакомиться по телефону? Не проще ли вызвать ее и допросить?

— Это никогда не поздно. Я хочу сначала познакомиться с нею на нейтральной почве, предположим, как знаток современной живописи. Вы думаете, я зря бродила по выставочным залам Монжерона?

— Очень хорошо. А что с Адой фон Кёнигзедлер? Ее-то уже можно и допросить, как мне кажется.

— Вот тут вы совершенно правы, инспектор. Звоните ей и предупредите, что ее посетит ваша коллега из полиции. Назовите мое настоящее имя. Я собираюсь ее разговорить по поводу треугольника «Каменева — Каменев — Юрикова».

Ада фон Кёнигзедлер оказалась дома и согласилась встретиться с сотрудницей полиции в любое время, можно даже сегодня и сейчас: инспектор не сказал ей прямо, но дал понять, что дело касается всего лишь угона ее автомашины.

— Все в порядке, графиня, вы можете ехать. Желаю успеха!