Асти Спуманте. Первое дело графини Апраксиной

— Это вам только кажется, инспектор, — пожала плечами Апраксина. — Есть такие глубины страстей, до коих национальные перегородки не доходят. Оставленные жены и брошенные любовницы ведут себя в каждом обществе по- разному, это правда. Но женщина, которую то бросают, то снова любят, то отталкивают, то приближают, теряет не только личные, но и национальные особенности и становится просто психопаткой — а психопатии все нации покорны.

— Но разве Каменева и Юрикова, находясь в одинаково сложной ситуации и будучи обе русскими, не проявляли свои чувства по-разному?

— Проявляли. Потому что они были с самого начала безумны по-разному. У бесов для каждой дурочки свои дудочки, — проговорила Апраксина, собирая бумаги.

— Вы считаете любовь — безумием?

— Отнюдь! Но любовь этих двух дам считаю явным помрачением ума и души. Как и всякую страсть, впрочем.

— У вас и на этот счет имеется своя классификация?

— А как же!

— Ну и к каким же типам принадлежат Эти дамы?

— Наталья Каменева — типичный гиперсимбиотик.

— Никогда не слыхал ни о чем подобном.

— Ничего удивительного, ибо термин этот науке неизвестен, я его сама изобрела. Если симбиотик — это человек, который убежден, что не может существовать один, не прилепившись к другому лицу — к мужчине, ребенку, родителю, подруге, то гиперсимбиотик — это тип женщины, или реже мужчины, срастающийся с партнером намертво.

— Но разве не таков принцип всякого идеального брака?

— Что вы, инспектор! Идеальный брак — это здание, которое строят всю жизнь, по кирпичику, и только в конце жизни старенькие супруги, бывает, сближаются так, что следом за одним умирает и другой. А гиперсимбиотик прилипает сразу и намертво! Женщины этого типа, потеряв мужа или любовника, довольно часто кончают самоубийством. Если же им удается удержаться на плаву год-другой, они неизбежно и с той же самоотверженной страстью прилепляются к другому мужчине и врастают в него всеми своими присосками. Хуже, если после брака у них остается ребенок — такому страстно любимому дитяти не позавидуешь.

— Гм. А я-то считал, что именно такое отношение жены к мужу желательно в браке.

— Боже упаси!

— Ну а если это любовь?

— Да нет там никакой любви! Обыкновенный симбиоз.

— А как же чудесная сказка про две половинки одного яблока, которые ищут друг друга?

— Вздор! Из двух яблочных половинок можно разве что компот сварить, потому как разрезанный плод — продукт скоропортящийся. «Они жили долго и умерли в один день» — это не про гиперсимбиотиков сказано, они обычно и сами живут недолго, и партнеры со временем стараются от них избавиться.

— Понятно. Ну а вторая женщина, госпожа Юрикова, — что вы скажете о ней?

— Это наркоманка. Случай тоже тяжелый, но излечимый.

— Боже мой! Госпожа Юрикова — наркоманка?!

— Да. Она подвержена распространенному типу женской наркомании — любоголизму. Женщины этой категории самостоятельны, часто самодостаточны и могут успешно вести одинокую жизнь. Но их все время пожирает любовь к любви, страсть к страсти. Поразительно, но чаще всего именно талантливые, одаренные, яркие женщины подвержены этому виду наркомании. Любоголички могут глубоко страдать, умирать от любви и ревности и в это же самое время с громадным успехом заниматься творчеством, бизнесом или политикой. Но лиши их возможности кого-нибудь любить — они хиреют, бледнеют и теряют жизненную энергию. А вот брак им по большому счету не нужен.

— Наркомания, вы говорите? А ведь наркоман в поисках любимого наркотика способен на любое преступление.

— Браво, инспектор! Вы уловили самую суть проблемы, я как раз собиралась об этом сказать. Анна Юрикова отчетливо сознает, что эта любовь ей не нужна, она ей вредна, разрушает ее духовно и физически, но бороться с собой она не может. Чем сильнее человек — тем сильнее его страсти и тем труднее ему справиться со своими страстями. И если его союзником не станет Бог, человек изнемогает в этой борьбе, и вот тут становится возможным крайнее проявление страстей — преступление.

— Так вы думаете, это — она?

— Милый мой инспектор, наша с вами обязанность не думать, а знать. Вы же не скажете прокурору: «Мне думается, что этот человек — преступник»!

— Но вы считаете, что смерть Натальи Каменевой — не самоубийство?

— Не знаю. Но если это убийство — мы обязаны это доказать и найти преступника.

— Конечно, порок должен быть наказан!

— А Наталья Каменева не должна считаться самоубийцей, если она на самом деле жертва преступления.

— И вам почему-то кажется, что убийца — Юрикова…

— Юрикова? — Апраксина удивленно вскинула брови. — А это вы с чего взяли, инспектор?

— Тогда — Каменев?

— Ах, да хоть Роза Блюменталь или Папа Карло! Мне не нравятся женщины типа Натальи Каменевой, но мне бы очень хотелось отстоять по ней панихиду.

— А что этому мешает?

— Самоубийство, инспектор. По самоубийцам наша Церковь не служит панихиды, если только не доказано, что они убили себя в помрачении рассудка. Но любовная страсть — это такое помрачение рассудка, которое снисхождения не заслуживает…

— У нас самоубийц в прежние времена даже хоронили за оградой кладбищ.

— В России тоже.