Астра

Хотя звуков приходило множество. Посвистывала какая-то ночная птица, в отдалении журчала вода, он связал этот звук с рекой, протекающей через давно покинутый город; шуршала трава на ветру или когда её тревожило какое-нибудь животное.

— Не лучшее место в мире для отдыха, — заметил Сорики из темноты; Раф в это время извивался, пытаясь занять более удобное положение. — Я с удовольствием бы посмотрел, как эти забинтованные ребята машут нам руками, а мы улетаем от них, да побыстрее.

— Они убивали отнюдь не животных, там, на острове, — Раф высказал то, что больше всего мучило его.

— На них была не одежда, а шерсть, — ровным, бесцветным голосом отозвался Сорики. — На Земле тоже есть обезьяны, а они не люди.

Раф смотрел на небо, на котором, как беззаботные пылинки, мерцали звёзды.

— Что такое «человек»? — ответил он, повторив классический вопрос, который многократно обсуждался в тренировочном центре.

Человечество давно пытается найти ответ на него. Может быть, «человек» — двуногое существо с легко различимыми физическими характеристиками? В таком случае мохнатые существа, тщетно пытавшиеся спастись от огня, под это определение не подходят. Или «человек» — это определённый уровень разума, независимо от оболочки, в которой этот разум помещается? Предполагается, что справедливо последнее утверждение. Но Раф знал, что несмотря на страх перед «предубеждением», большинство землян всё же считает людьми существа, в целом похожие на них. Согласно этому «предубеждению» забинтованные чужаки — «люди», с ними можно вступать в союз, а мохнатые — не «люди», потому что у них нет гладкой кожи, они не носят одежду и не используют механические средства транспорта.

Однако в глубине души Раф чувствовал, что это абсолютно неверно, что земляне сделали неверный выбор. И что теперь «люди» оказались не вместе. Но он не собирался высказывать всё это Сорики.

— Человек — это разум, — связист отвечал на вопрос, о котором Раф почти позабыл, хотя сам его только что задал. Да, привычный ответ. Сорики не обвинишь в предубеждении.

Странно… Когда правил Мир, существовала полиция мысли и самым страшным грехом считалось прослыть либералом, экспериментировать, искать знания. Теперь колесо повернулось: подозрительно быть консерватором. Утверждать, что в старину что-то было лучше, означало быть обвинённым в предубеждении. Раф сухо усмехнулся. Конечно, он хотел достичь звёзд, упрямо рвался в то самое место, где сейчас находится. Почему же его так мучают все эти мысли? Почему с каждым днём он чувствует всё меньше общего с людьми, с которыми начинал полёт? У него хватало ума держать эти чувства при себе, но с того момента, как он поднял свой флиттер в утреннее небо над космическим кораблём, удерживать мысли в повиновении становилось всё труднее.

— Ты заметил, — продолжал связист, перейдя к новой теме, — что эти раскрашенные парни не очень-то торопятся к своей сокровищнице? Как будто считают, что какой-нибудь ракетный гений подготовил для них сюрприз где-нибудь поблизости…

Теперь, когда Сорики упомянул об этом, Раф вспомнил, что чужаки, направляясь в город, жались друг к другу, а несколько чёрно-белых солдат развернулись вокруг веером, словно разведчики на вражеской территории.

— И они ходили не дальше того здания к западу.

Этого Раф не заметил, но готов был согласиться с наблюдением Сорики. Сорики очень наблюдателен и замечает все подробности. Ему самому нужно присматриваться получше. Не время думать о своём положении. Итак, если чужаки не пошли дальше того здания, значит, они сами не хотят уходить в ночь. Потому что Раф был уверен: изолированное строение, на которое указал Сорики, не сокровищница, которую они должны будут разграбить.

Ночь проходила, и постепенно Раф уснул. Но два или три часа беспокойного, полного кошмаров беспамятства не дали необходимого отдыха, и на рассвете юноше казалось, что глаза его забиты горячим песком. В предрассветных сумерках откуда-то из города поднялась стая летающих существ — может, птицы, а может, и нет, — трижды облетела здание и исчезла в полях.

Раф выбрался из мешка, быстро завершил скромные туалетные процедуры с помощью средств, хранившихся у него в сумке на поясе, и осмотрелся, не испытывая никакого душевного подъёма от окружающей картины и от своего участия в ней. Шар, готовый ко взлёту, стоял на некотором удалении, на полпути между ним и флиттером несли службу два чужака-стражника. Возможно, ночью они менялись. Если же нет, значит, они долго могут обходиться без сна. Когда Раф, чтобы размяться, обошёл флиттер, стражники внимательно следили за ним, не выпуская из рук оружия. И Раф подумал, что если переступит какую-то невидимую границу, то попадёт в беду.

Когда он вернулся к флиттеру, Сорики проснулся и начал потягиваться.

— Вот и новый день, — протянул связист. — Я мог бы съесть и кое-что ещё, кроме полевого рациона, — Сорики недовольно поморщился при виде жестянок с концентратами, которые достал из отсека для продуктов.

— Хорошо бы улететь на запад, — заметил Раф.