Астральная жизнь черепахи. Наброски эзотерической топографии. Книга первая

Иван Алексеевич тяжело вздохнул и уселся на кровать. Дышалось по-другому. Воздух словно сам затекал в легкие, освежал их до самых кончиков альвеол и неслышно струился наружу. С высокого холодного неба стекал такой же холодный свет. Иван Алексеевич, не раздеваясь, лег, прикрыл ноги одеялом, повернулся лицом к стене и тут же заснул.

Он проснулся в сумерках и долго не мог сообразить, где находится. Сердце гулко стучало в тишине и в такт его стуку на виске пульсировала жилка. Тело не отзывалось, неподвижное, будто каменная глыба. Николай Александрович вновь ощутил себя гостем в груде костей и мышц. Он, Николай Александрович, существовал отдельно, сам по себе, его связь с телом была не более чем временным стечением обстоятельств. Такое он испытывал каждый раз после прогулок с голосом, феерических путешествий по заоблачным пространствам. Иногда отрыв оказывался настолько большим, что голосу приходилось помогать Николаю Александровичу втиснуться обратно. Его помощь он ощущал будто равномерные толчки, мягкие, точно удар периной.

– Восьмой час, молоко привезли! – раздался за дверью голос Бори! – Разоспался, понимаешь! Труба зовет!

Николай Александрович надел свое тело, как надевают шубу с вешалки; проходит несколько минут, пока исчезает холод подкладки, а толстые рукава превращаются в руки. Боря насвистывал за дверью, незнакомые звезды светили в окно. Надо было жить, на сегодня другого решения просто не существовало.

Ужинали разогретыми в микроволновке котлетами, запеканкой из капусты и тонкими ломтями поджаренного хлеба. Боря пил пиво из жестяной банки, подробно объясняя разницу между голландским, израильским и немецким, но Николай Александрович не слушал.

– А где Алла? – вдруг сообразил он.

– Ха-ха! Ночь на дворе, полетела на гору.

– Это как это?

– Да как обычно, сначала в микву, потом на шабаш. Учиться будет каббальному делу.

– А миква что такое?

– Большая ванна. Как с головой в нее погрузишься, так вся нечисть от тебя отлипает. Жена моя, праведница, регулярно в нее бегает, будто на работу, только без денег.

– Это она сама придумала или подсказал кто?

– Ты че, сама! Да они без ребе плевка не плюнут, а если плюнут, то не вытрутся. Каждый чих строго по предписанию. Всемирный потоп помнишь?

– Не помню, но слышал.

– Большую микву человечеству устроили. Грязных в порошок, а из чистых новую попытку. У Алки теперь через день всемирный потоп в личном масштабе.

– Ну-ну.

Судя по всему, с Аллой работали понимающие люди, мастера. Уникальный опыт, накопленный Николаем Александровичем, оказался вовсе не уникальным. Писюшка, вчера обнаружившая астрал, сразу оказалась там, куда он карабкался столько лет.

Закончив ужин, перешли в салон.

– Телевизор? – вопросительно произнес Боря, доставая с полки серванта переносной пульт управления.

– Нет, спасибо.

Взгляд Николая Александровича упал на гриф гитары, выступающий из-за картонных коробок на шкафу.

– Лучше спой. Давно я тебя не слышал.

– А я бросил, – неожиданно легко сказал Боря. – Тут небо другое и песни другие. Старые не идут, а на новые не стоит.

– А говорил – душу отдам за пение, – помнишь?

– Помню. Только где она, моя душа? И есть ли вообще? Вот сын утверждает, будто у гоев лишь животное начало, а бессмертие принадлежит исключительно туземцам.

– Кто это – гои, туземцы?

– Туземцы, как ты понимаешь, аборигены, явреи то есть, а гои бездушные – мы с тобой, Колюня.

– Не понимаю, – Николай Александрович заинтересовался всерьез. – Сын твой еврей, а ты гой?

– Так получается, раз Алка еврейка. Сынуля то у меня совсем спятил, живет в Бней-Браке, пейсы запустил, в йешиве учится. Приезжает раз в месяц, морали читать.

– И давно с ним такое?

– Сразу по приезде. Но «поехал» он еще в России, после Афгана. Помнишь его историю? Тогда и началось.

Эту историю рассказала Николаю Александровичу жена, вернувшись после очередных посиделок с Аллой.

«Димка проснулся от шороха в палатке. Опасаться было нечего, патрули стояли в два эшелона, но вот змея могла заползти запросто. Он приподнялся на локте и тут же рухнул от удара по затылку. Очнулся от резкого запаха мочи, его голова почему-то болталась под боком медленно бредущего животного, которое вздумало справить малую нужду в непосредственной близости от Димкиного лица. Он попробовал приподняться, но не смог, руки и ноги оказались накрепко прикручены к седлу. Попробовал раскрыть рот и опять не сумел, губы намертво сжимала клейкая лента. Животное, видимо ишак, степенно пробиралось сквозь валуны и колючки. Черные валуны и рыжие колючки. Черные и рыжие. Черные и рыжие. Черные и рыжие…

Страшно мутило, едкий комок все время подкатывался к горлу, и Димка глотал, глотал его, боясь подавиться, пока не потерял сознание.

Второе пробуждение оказалось куда страшней первого. Он стоял на коленях, прижавшись спиной к валуну. Руки, закрученные по обе стороны камня, удерживали тело от падения. Разорванная гимнастерка обнажала плечи и грудь, перепачканные сладко пахнущей жидкостью. Дима поднял голову; высоко над краями ущелья парили орлы.

– Смотри, смотри, – скоро ты познакомишься с ними поближе.