Изредка до моего лица доносились порывы тепла. Тепло будто клочками витало в сарайчике. Я улавливал очередной клочок тепла, проплывавший где-нибудь рядом со мною, и окунал в него лицо. Так я покачивался на месте, выполняя замысловатое упражнение. Словно эти клочки тепла, как незримые наваждения, заставляли меня вращаться. Неожиданно я поймал себя на мысли, что я вроде как покачиваюсь не по своей воле! Внутренне я волевым усилием остановил свое туловище…
Мои вращения длились несколько секунд или может быть с минуту, но мне показалось, что протекло гораздо больше времени. Однако Долланский всего лишь успел прочесть записку.
Он отложил ее в сторону и спокойным и деловым тоном потребовал от меня мои данные: возраст, болезни, домашний адрес. Фамилию он переписал аккуратно из записки. Мой формуляр вскоре оказался заполнен.
— Это с вами? — обратился ко мне Долланский и кивнул на Вику.
— Да, в записке же указано…
— Знаю, знаю! — прервал меня Долланский. И он осмотрел Вику ласково. Она даже засмущалась немного; глянув на меня, опустила глаза.
— Сережа, вы выйдите, пожалуйста, — сказал Долланский. — Нам надо поговорить с дамой наедине. Женские секреты, знаете ли, должны делиться на двух мужчин сегодня: что-то для мужа, а что-то и для доктора!
— Плох тот муж, который не знает всех секретов! — как-то неуверенно, но постарался съязвить я, потому что обиделся!
— Однако плох тот муж, который знает все секреты! — воскликнул Долланский, уловив мою обиду на лету.
— Это почему же? — остановился я у двери возмущенно.
— Муж, знающий все секреты, перестает быть только мужем! А доктор, знающий все секреты женщины, перестает быть только доктором! — сказал Долланский. Последнюю фразу он протянул как-то насладительно и разулыбался, и покраснел немножко, и глянул на Вику… — Если не трудно, все-таки, подождите нас на улице, — заключил он и промокнул свежим носовым платком испарину на своем морщинистом лбу, что меня немало удивило! Откуда ей, испарине, взяться в холодном сарайчике?
Я подчинился просьбе, тем более что Вика посмотрела на меня преданно и доверчиво. Видимо, ей особенно по душе было то, что она воспринята сегодня моею женою…
Как мне не хотелось, но мне пришлось покинуть сарайчик и снова оказаться на крутом морозе во дворе. Я встал неподалеку от окошка. Терпеливо наблюдал, как Вика оживленно беседовала с Долланским, последний, почувствовав мое присутствие у окна, протянул свою мясистую руку к нему и задвинул его белой шторкой! Теперь на ее светлом фоне раскачивались два силуэта, видневшиеся по пояс. Меня обозлила подобная аудиенция Вики! Силуэт Долланского почему-то приблизился к Вике: оба силуэта замысловато перешептывались! Я топтался на месте, не спуская пристального взгляда с них. Под моими ногами хрустел снег, словно пенопласт. Какая-то искусственность во всей этой ситуации поражала меня.
Вдруг я расслышал где-то там, в глубине двора, за сарайчиком или дальше, что кто-то перешептывался.
Потихонечку я выглянул за угол сарайчика: разглядеть ничего не удавалось и расслышать тоже! И я решил приблизиться на несколько шагов к шепоту.
Чтобы не хрустеть, мне приходилось по несколько секунд погружать каждый ботинок в замерзший снег тропинки. Вскоре я спрятался в проем между задней стенкой сарайчика и забором соседнего двора. Шепот оказался еще дальше от меня, за поворотом забора. Теперь его хорошо было слышно, но, как я понял, я попал на окончание разговора.
— Все, я тебе сказал. Он уже пришел, мне пора идти…
— Хорошо!.. Гы-гы-гы!.. Ой, Остап Моисеевич, минуточку! Чуть не забыл!..
— Да, я здесь!
— Остап Моисеевич, а что я буду за это иметь? Я же могу и отказаться, ежели… сами понимаете…
— Ладно. Девочку я тебе обещаю, хорошую! Худенькую!
— Из сорок пятой. Остап Моисеевич, из сорок пятой!
— Людку, что ль?
— Да-а, Остап Моисеевич, Людочку!
— Ладно, договорились!
— Остап Моисеевич! — послышался громкий голос с другого конца двора; кажется, голос Долланского…
— Меня зовут заниматься. Адью, Купсик, до завтра! — отрезал Остап Моисеевич.
— Адью, Остап Моисеевич, адью! — ответили ему.
«Купсик?!» — вспыхнуло у меня в памяти.
Тут произошло невероятное! Огромная птица пролетела пару кругов надо мною и сарайчиком так низко, что от ее хлопанья крыльев меня несколько раз обдало морозным ветром. Несмотря на холод, я пропотел! Ноги у меня подкосились, сердце заклокотало, будто искало куда спрятаться, и провалилось в живот! Черная фигура Остапа Моисеевича промелькнула мимо меня; птица унеслась за соседний забор, и ее мощное расплескивание крыльев стихло. Я стоял, плечом прислонившись к забору. В памяти еще сверкали огненные глаза и когти страшной птицы. Где-то во дворе скрежетнула металлической защелкой дверь…
— Сережа! — послышался взволнованный голос Вики.
«Вика, я совсем о ней забыл», — подумал я, оставаясь на месте.
— Сережа! — уже отчаянно выкрикнула Вика.
— Я здесь, иду! — хрипло отозвался я.
Возле сарайчика, пока я шел, вспыхнула кем-то зажженная лампа под шляпообразным колпаком, и ее свет обнажил пол двора. Я вышел к сарайчику. Вика бросилась ко мне.