На самом деле Яков вовсе не был непроницаем. Такую иллюзию могла создавать бесстрастная маска «фараона», но стоило к нему присмотреться повнимательнее, как становилось очевидно: Штольман очень плохо умел прятать свои чувства. Иное дело, что чувства грозного полицейского начальника мало кого волновали. А вот Анне они всегда были интересны. Она только побудительные мотивы не всегда понимала.
Когда Штольман планировал что-то трудное и важное, что собирался проделать в одиночку, он был напряжённым и задумчивым, словно бы внутрь себя глядел. Поскольку в иное время он охотнее глядел на неё, то Анна это очень даже замечала.
К тому же, в этом состоянии он напрочь терял сон. Выглядел очень усталым, но заснуть всё равно не мог. Когда Анне случалось наблюдать такое, она могла быть уверена, что он потихоньку выползет из постели, стоит ей заснуть, и пойдёт заниматься своими делами. В ту – самую первую – ночь её это очень обидело. Потом обида исчезла, растворившись в страхе за него. А со временем она просто поняла, что это свойство его душевной организации, с которым сам Яков ничего поделать не может.
И вот все эти очаровательные признаки она имела счастье наблюдать с вечера. А утром его, разумеется, не оказалось в номере. У дверей, сидя на корточках, ждал Карим, который пояснил ей, что Якоп-мырза пошёл к английскому начальнику, а им велел закупать снаряжение и свозить в караван-сарай. В доказательство продемонстрировал бумажник Штольмана. Доверием Орыс-бека киргиз явно гордился. Кажется, именно его оставили за старшего.
Если Карим видел в этом доверие, то Анна мгновенно распознала низкое коварство Штольмана. Не имея больше возможности запереть её в своём кабинете, он решил действовать иначе – отвлекать её поручениями. Очень хотелось бросить всё, немедленно разыскать его и выложить, что она об этом думает. Но за время, проведённое в дороге, Анна научилась уже понимать, что глупых и пустячных поручений он ей не даёт. И уверен, что она всё сделает правильно. В этом Яков Платонович ей доверял беспрекословно – и не зря. Просто он рассчитывает, что дела отнимут у неё весь день. Отлично! Тогда она справится за два часа.
А потом найдёт его.
И стукнет.
Не больно, но так, чтобы почувствовал!
Справиться за два часа не получилось – ушло четыре. Когда запыхавшаяся Анна Викторовна влетела в гостиницу, портье сказал ей, что господин Штольман заходил и оставил ей записку. В эту записку она впилась, как коршун – но увы! – никаких подробностей там не содержалось. Только приказание провести ночь в караван-сарае под присмотром Карима. Значит, Яков предполагал, что наступающая ночь может быть опасной, а сам защитить её он не сможет. Это и злило, и тревожило. Не сказать, чего больше.
И что теперь? Сидеть и ждать, пока он с ней астрально попрощается, когда дела станут совсем плохи? Никак это Анну не устраивало.
Вчера ей хотя бы сон был. Не вещий, но такой – частичный. Мучаясь от безделья и неизвестности в караван-сарае, Анна бегло зарисовала место, где видела убитого европейца. Киргиз подтвердил – то самое.
Анна в мучительном бессилии стиснула плечи руками.
- Карим, но Якова там пытались убить!
Киргиз утешил её:
- Это неправильный сон был, Анна-апай. Якоп-мырза живой, это тот капкарашка убит.
Капкарашками степняк называл всех темнолицых жителей Индостана. Не вызывали они у него тёплых чувств, всех их он почитал разбойниками. И был недалек от истины, как показывали последние события.
Впрочем, тоску молодой женщины киргиз понимал. Успокоительно поцокал языком, погладил руку.
- Не волнуйся, Анна-апай! Якоп-мырза сказал – ночь здесь сиди. Тихо сиди.
И затянул какую-то заунывную песню под свою домбру. Видимо, так он понимал указание сидеть тихо. Песня была на редкость тоскливая. Кажется, Кариму тоже не нравилось, что Яков рискует один, отставив их от дела.
Анна пока ещё не разобралась, как приходят к ней сны и видения. Кажется, это что-то помимо духов. Какое-то свойство её сознания, о котором она пока знала слишком мало. Но тот старый архат учил её входить в транс по собственной воле, чтобы расширять возможности сознания. Весь её опыт в тот раз ограничился тем, что она вспомнила свои ощущения во время сатанинского ритуала, а потому испугалась и больше не помышляла о повторении. На Разъезжей её спас Штольман – не дал соскользнуть в безумие и «расшириться» до потери человеческого облика. Сейчас Штольмана рядом не было. Но Анна решила рискнуть.
Вход в транс был физически неприятен: кружилась голова, сознание меркло. Но Анна продолжала дышать так, как научил старый монах, успокаивая свои чувства. Она должна узнать, где Яков.
На этот раз она увидела какое-то другое место, тоже в горах: разбойники снова стояли над поверженным европейцем, только теперь европеец был жив. Он был связан по рукам и ногам, лица Анна не видела, зато очень хорошо узнала брюки.