— Благодарю, госпожа штабс-ротмистр, но мне и тут неплохо, — усмехнулась Иванка. — Посмотрю сверху, что станет делать господин Ясухару!
— Вам есть, что на сие ответить, сударь? — повернулась Ирина Викторовна к японцу.
— Разумеется, госпожа штабс-ротмистр, — не дрогнув лицом, откликнулся Тоётоми.
— В таком случае, приступайте!
— Слушаюсь, — поклонился Ясухару.
Достав из кармана кителя связку тоненьких серых палочек, японец принялся расставлять их вокруг себя — на первый взгляд, в полном беспорядке, но, месяц прожив с Тоётоми в одной комнате, я знал: система там есть, и весьма строгая.
Завершив подготовку, движением пальцев Ясухару палочки поджег. Вверх заструились сизые дымки.
— Прошу всех проявить терпение, — проговорил Тоётоми, опускаясь на колени. — Полагаю, мне потребуется немного больше времени, чем госпоже Ивановой.
Иванка с высоты своего полета скептически хмыкнула.
Потянулись минуты — надо признать, довольно скучные. В круге не происходило ничего — разве что мгла от курящихся палочек понемногу сгущалась. И главное, непонятно было, чего именно собирается добиться японец. Тоже воспарить? Так он, вроде, полагал это невозможным. Сбить на пол Иванку? Ну, тут особого дыма не надо. Тогда что же он задумал?
«
Зрители начали уже не просто перешептываться — разговаривать в полный голос — когда лицо висящей в воздухе девушки внезапно перекосилось, глаза широко распахнулись — не то от удивления, не то от ужаса. Одновременно с этим Ясухару рывком поднялся на ноги.
Зал напряженно притих. Но далее произошло то, чего сейчас едва ли кто-то ждал.
— Прошу меня простить, госпожа Иванова, — поклонился японец вытаращившейся на него Иванке. — Прошу меня простить, госпожа штабс-ротмистр, — последовал поклон в направлении Ирины Викторовны. — Милостивые государи, милостивые государыни, с той же просьбой обращаюсь ко всем вам. Я проиграл и признаю свое поражение. Извините меня.
И, погасив судорожным движением пальцев свои недогоревшие палочки, Тоётоми вышел из круга — заставив линию на полу испуганно почернеть — и быстрым шагом покинул недоуменно примолкший зал.
— Что все это значит? — требовательно спросил я, нагнав Ясухару только на лестнице пятого чертога и ухватив его за рукав — добровольно останавливаться для разговора Тоётоми не пожелал.
— Только то, что я и сказал, сэнсэй, — буркнул японец, вынужденный-таки притормозить. — Я проиграл.
— Что значит проиграл?!
— Так бывает, сэнсэй. Когда желаешь добиться успеха, но тот достается другому. Сие называется «проигрыш». Вам такое, конечно, не знакомо, однако…
— Прекрати паясничать! — скривился я. — Объясни толком, что случилось!
— Сие и случилось, — развел руками Тоётоми. — Я сплоховал. Потерпел неудачу. Дал маху. Как еще сказать по-русски? Облажался, вот! И мало того, что сам опозорился, так еще и товарища по корпусу подставил. Мне нет прощения, — кажется, уже ни на йоту не ерничая, печально проговорил он.
— И кого же это ты, по-твоему, подставил? — осведомился я.
«
вас, сударь, — подсказал Фу. —
— Иванку, — выдохнул между тем Ясухару.
— Что? — оторопел я, мысленно уже будучи готов согласиться с «пауком». — Как это — Иванку?!
— Мне бы не хотелось распространяться на сей счет, сэнсэй…
— Ну уж нет! — решительно мотнул я головой. — Изволь объясниться. В конце концов, Иванка — из моего отделения! — добавил зачем-то, но, по ходу, как раз этот «левый» довод и заставил японца заколебаться.
— Мне стыдно о сем говорить, сэнсэй… — пробормотал он — уже не столь твердо.
— Может, не все еще и так плохо, — попытался ободрить его я.
— Плохо, — покачал головой Тоётоми. — Очень плохо. Ладно, — решился он. — Пройдем ко мне. Я… Я расскажу.
Комната Ясухару, однако, оказалась набита второкурсниками — те бурно обсуждали предстоящую отправку в войска, причем, делали это под красное вино. Тусил тут и Сколков, кажется, уже в хорошем подпитии.
Но это значило, что моя собственная комната, в отличие от обители японца, сейчас свободна — туда мы с Тоёотоми по-быстрому и перебрались.
Я присел на кровать, мой товарищ остался стоять на ногах.