— Ну что ж, — повернулся подполковник к фон Ливен. — Как уже сказал, одному из вас я могу выделить проводника. То есть вы также в деле, сударыня… Все сие по-прежнему выглядит сущей авантюрой, но мозаика как-то уж на удивление складывается… — пробормотал он, задумчиво почесав затылок.
— Другой команды у вас все одно нет, — заметила болгарка.
— Так-то оно так…
— Тогда давайте своего проводника, господин подполковник — и нас станет шестеро. Вы говорили, сего достаточно!
— Достаточно шестерых опытных бойцов, а не полудюжины юных кадетов, — покачал головой Николаев. — Что до проводника… Что ж, всяко время ужина…
То есть здесь все-таки вечер? А ну да, Америка же, разница во времени с Москвой — часов восемь…
— Обождите полминуты, я сейчас подойду… — подполковник поднялся на ноги и вышел из комнаты.
Вернулся он даже быстрее, чем обещал — не прошло и двадцати секунд.
Вернулся, ведя с собой… мою одноклассницу Светку Каратову.
Глава 32
в которой я готовлюсь на подвиг
На Светке было надето серое грубое рубище, из-под длинной полы которого виднелись обутые в примитивные сандалии ступни. Голубые глаза девушки смотрели строго вперед и куда-то в нездешнюю даль. Распущенные пшеничного цвета волосы — некогда предмет особого моего восхищения — выглядели неухоженно и, спадая на лоб нестриженной, но редкой челкой, ничуть не скрывали черные мазки холопского клейма.
На миг мой взгляд сам собой скользнул вниз: на кистях рук Каратовой, конечно же, было по четыре пальца.
— Света?.. — пробормотал я.
Девушка никак не отреагировала.
— Света! — выкрикнул я, бросаясь к бывшей однокласснице.
Схватил за плечи, попытался заглянуть в глаза — равнодушный взор Каратовой прошел сквозь меня, словно вялая, расслабленная рука через бесплотного духа.
— В чем дело, кадет? — нахмурился между тем Николаев.
— Немедленно освободите ее! — прорычал я, резко оборачиваясь к нему.
— Вы с ума сошли? — удивился подполковник. — С какой стати? И зачем?
— Затем, что… Потому что… — нужные слова никак не шли мне на язык. — Так нельзя!
— Что именно нельзя? — уточнил резидент.
— Все! — выпалил я, отчаянно взмахнув руками. — Все вот это!
— У молодого князя пунктик насчет «бурдюков», — извиняющимся тоном проговорила Милана, подходя ко мне сзади и кладя ладонь на мое плечо. Судорожно дернувшись, ее непрошенную руку я тут же сбросил. — А сейчас он, похоже, узнал в этой девице кого-то из своих старых чухонских знакомых… — продолжила объясняться с Николаевым Воронцова. — Или думает, будто узнал.
— Ничего я не думаю! — рявкнул я ей. — Это Светлана Каратова, ведь так? — в ярости снова обернулся я к подполковнику.
— Понятия не имею, — невозмутимо пожал тот плечами. — В документах сей девицы не было ни имени, ни фамилии. Только прозвище — Молчунья. Так я ее и называю. Если кратко — то Моля…
— Молчунья?! — взревел я. — Будешь тут молчуньей, когда тебе вырвут язык! Снимите с нее печать! Немедленно!
«
«Отвалите!» — потребовал я, и «паук» заткнулся.
— Кадет Огинский-Зотов, я вас решительно не понимаю, — развел руками резидент.
— Что неясного в словах «снимите печать»?!
— Все, начиная от причины, по которой оные слова прозвучали, и заканчивая способом, коим могли бы быть реализованы. Я лишь поверхностно знаком с техникой клеймения, и, вероятнее всего, моя попытка освободить холопа привела бы к его гибели. Но в любом случае ничего подобного делать я бы не стал. Если даже закрыть глаза на то, что сие означало бы преступное разбазаривание казенного имущества, Моля совершенно необходима вам для марш-броска через земли, контролируемые духами!
— Ее зовут Светланой!
— Сие ничего не меняет, сударь!
— Все меняет! Где вы ее взяли?! Откуда она здесь?!
— Прислали из Империи. Конфискат от щедрот III Отделения — иногда, чтобы не возиться с публичными торгами, его распределяют по казенным учреждениям. Так месяц назад мы получили Молю…
— Светлану!
— Светлану, — пожал плечами Николаев.
— И она человек, а не какая-то конфискованная вещь!
— Юридически я бы с вами поспорил, сударь, но в некотором смысле вы даже правы: относиться к холопу, как к неодушевленному предмету — нелепо…
Воронцова за моей спиной закашлялась.
— …но тем более нелепо считать его полноценным человеком, — спокойно продолжил подполковник. — Когда-то — да, безусловно. Но не после многих дней под клеймом. Освобождение такого холопа отнюдь не станет для оного благом — принесет ему лишь страдания. А то и вовсе обернется смертью.
«
«Сами вы “некий”! А Огинскому верить — себя не уважать!» — отрезал я.