Астрид. Повести и новеллы

В сборник вошли также повести из сборников «Легенды о Христе» и «Тролли и люди», издававшиеся ранее в других переводах. Тролль, фольклорный персонаж, часто символизирует в творчестве писательницы зло, таящееся в человеческой душе, её тёмные стороны. Важное место в произведениях Сельмы Лагерлёф, написанных для детей, занимают «Легенды о Христе». Их символика проста, так что она доступна детям. Это пересказ библейских сюжетов и некоторых средневековых легенд с позиций волшебного, сказочного мира детства. Того мира, который сохранился в памяти и самой писательницы. И всякий раз писательница находит неожиданный, увлекательный для детского восприятия ракурс, в котором предстают события Евангелия. Так, например, бегство в Египет передаётся от лица старой высокой финиковой пальмы, растущей в далёкой восточной пустыне и наблюдающей за святым семейством, а затем поклонившейся Младенцу Христу от лица всего ветхозаветного мира и всей природы.

В первой же легенде, «Святая ночь», возникают воспоминания о бабушке, которая рассказывала своим внукам сказки, пела песни, читала Библию. Самым удивительным и чудесным для Сельмы Лагерлёф осталось с той поры сказание о Рождестве Христовом. Именно поэтому, как пишет автор, этим бабушкиным рассказом и открывается сборник её легенд.

Рождественская святая ночь предстаёт перед нами в восприятии старого ворчливого пастуха, который недоумевает, отчего это собаки не кусают, посох не убивает, огонь не жжёт и никто никому не может причинить вреда. Подобное одушевление вещей и природы – элемент сказочного мироощущения, который естественно вплетается в чудесное сказание о великой радости и милосердии, пришедших в мир с Рождеством Христовым.

Татьяна Чеснокова

Астрид

I

Меж приземистых строений в старой королевской усадьбе Упсалы стояла девичья. Она возвышалась на сваях, словно голубятня, и люди поднимались в неё по крутой лесенке, а входили внутрь через дверцу, низенькую, как оконце. Стены в девичьей были покрыты рунами, которые означали любовь и тоску, а возле узких окошек виднелись маленькие круглые ямки, протёртые в дереве, ибо там стояли обычно служанки и, облокотившись, глазели вниз на двор.

Вот уже несколько дней в королевской усадьбе гостил старый скальд Хьялти. Каждый день поднимался он в девичью к принцессе Ингигерд и говорил с ней о короле Норвегии, Олаве, сыне Харальда. И всякий раз, когда приходил Хьялти, сидела там и рабыня Ингигерд, Астрид, и внимала скальду столь же восторженно, как и принцесса.

Слушая речи Хьялти, обе девицы, позабыв обо всём на свете, роняли работу на колени и сидели не шевелясь. Тот, кто увидел бы их, не смог бы даже поверить, что в девичьей трудятся не покладая рук. Не смогли бы поверить и в то, что они собирали слова Хьялти, словно это были шёлковые нити, и из них они ткали себе образ короля Олава, каждая – свой собственный. Не смогли бы поверить и в то, что они, каждая в своих мыслях, ткали из слов скальда прекрасный стенной ковер.

Во всяком случае, оказалось так, что для принцессы образ короля был столь возвышен, что, когда он представал перед её мысленным взором, ей хотелось броситься перед ним на колени и поклониться ему. Ибо она видела, как король восседает на своём троне, высокий, увенчанный короной. Она видела, как с его плеча свисает до самого пола плащ, затканный пурпуром и золотом. В руке его она видела не меч, но Священное Писание, и ещё видела она, что трон его стоит на поверженном тролле. Белее восковой свечи сияло его лицо, обрамлённое длинными локонами, а глаза его излучали веру и покой. О, принцесса почти страшилась, видя сверхчеловеческую силу, которая светилась в этом бледном лице. И она понимала, что король Олав – не просто король. Нет, она видела, что он был святым, подобным ангелам.

Но совсем иным был образ короля, сотканный Астрид. Светловолосая рабыня, испытавшая голод и холод, терпевшая тяжёлую нужду и тем не менее наполнявшая девичью шутками и смехом, представляла себе короля иначе. Она ничего не могла поделать, но всякий раз, когда слышала о нём, она рисовала себе молодого парня, лесоруба, который вечером выходит из леса с топором на плече.

– Я вижу тебя, вижу тебя так ясно, – говорила Астрид своему образу, словно он был живой. – Ты невысок, но широкоплеч, ты лёгкий и проворный, и ты целый день блуждал в лесном мраке, так что последний отрезок пути ты преодолеваешь стремительно, и когда выходишь на дорогу, то улыбаешься и высоко подпрыгиваешь. Ты сверкаешь в улыбке зубами, волосы твои развеваются от ветра, и мне это очень нравится. Я вижу тебя, твоё обветренное лицо и веснушки на носу. У тебя голубые глаза, и в лесной чаще они становятся тёмными, но, как только ты видишь долину и свой дом, идя по дороге, глаза светлеют, и взгляд твой смягчается. Едва увидев в долине свой дом, ты срываешь с головы шапку и приветственно машешь ею, и тогда я вижу твой лоб. Разве это не лоб короля? Разве этот высокий лоб не достоин короны и шлема?