Астронавт Джонс

— Эй вы, — прикрикнул он. — Успокойтесь! Сядьте.

— Уберите этого навозника Дэнни к чертям собачьим, — сказал Пэт О’Малли. — Я не желаю, чтобы рядом со мной торчала эта жирная скотина, которую вырастили в резервуаре.

— Ня-а-а! — сказал Фрэнк де Смет, влепив бедняге подзатыльник.

Дэнни Коффин свалился на четвереньки в боковой проход. Фрэнк и Пэт соскочили со своих мест и начали его тузить.

— Я сказал, хватит! — Свобода снова стукнул по панели с такой силой, что она затрещала. — В следующий раз я вмажу по чьей-то заднице.

Он привстал и оглянулся. Мальчишки притихли и вернулись на свои места.

Свободе уже несколько раз по установленной очереди приходилось пилотировать школьный автобус, и он завоевал у детей репутацию зануды. Но это служило ему защитой.

Дети в общем-то не были такими уж плохими, но Свобода вез их из школы, где им приходилось немало работать, домой, где им приходилось работать еще больше. Конечно, они должны были где-то выпустить пар, а где же еще, как не по дороге домой? Но Свобода предпочитал не допускать этого, пока старая мышеловка была в воздухе.

— Это очень низко — дразнить бедного Дэнни, — сказала Мэри Локейбер, девочка в накрахмаленной кофточке и с длинными локонами, похожими на темный шелк. — Он ведь не виноват, что его пришлось выращивать в резервуаре.

— Вы тоже не больно задавайтесь, — мрачно сказал Свобода. — Вас самих вырастили в резервуаре. Он, правда, называется материнским чревом, а не экзогенетическим аппаратом. Но на днях ваши родители возьмут своего собственного экзогенетического ребенка, и он будет ничем не хуже вас, — он немного помедлил. — Разве что не такой везучий, как вы. О’кей, пристегнитесь.

Дэнни Коффин сел на свое место рядом с Фрэнком де Сметом, высморкался и вытер нос. Это был мальчик небольшого роста, с широким лицом и прямыми темными волосами: его хромосомы несли в себе наследство Востока. После начала учебного года он повел себя очень спокойно. Когда другие приставали к нему, ер предпочитал не давать сдачи, а защищаться.

«Надо будет сказать о нем Сабуро, — подумал Свобода. Хирояма, его коллега по работе, преподавал в старших классах дзюдо. — Небольшой специальный инструктаж помог бы бедному парню завоевать уважение… А, может быть, и нет. При гравитации, которая в четверть больше земной, Растум — неподходящее место для бездумного применения таких приемов».

Свобода почувствовал озноб. Не так давно он видел, как с крыши упал человек. Ребра его пронзили легкие, а таз был разбит вдребезги. На Земле бедняга отделался бы, самое большее, сломанной ногой.

Свобода нажал на кнопки контроля. Роторы стали перемалывать воздух, и аэробус тяжело двинулся вверх. Вскоре оставшаяся внизу школа превратилась в скопление покрытых дерном крыш с грязным пятном игрового поля посередине. Поселок Анкер — несколько дюжин деревянных домов — тоже уменьшился на глазах и стал похож на пятно на пересечении трех ярких линий. В этом месте реки Свифт и Смоки, сбегавшие с гор Кентавра на западе, сливались и образовывали Эмперер. Весь остальной пейзаж — сплошная зелень со слабым отблеском металлической голубизны. То тут, то там мелькали клочки лесов и светлые пятна полей, где фермеры пытались вырастить пшеницу и рожь. К северу пейзаж, занятый сплошными лесами, становился все более мрачным; к югу он переходил в возвышенность, которая становилась все круче и каменистее, пока, наконец, не превращалась в цепь Геркулесовых гор, стеной закрывавших горизонт.

Приближался день осеннего равноденствия, когда шестидесятидвухчасовые сутки Растума почти поровну делились на день и ночь. К полудню солнце поднималось над Кентавром и окрашивало в розовый цвет его снежные вершины, прятавшие свои плечи в благодатной тьме. На землю ложились гигантские тени. Оно было слишком большим, это солнце, слишком ярким, и слишком оранжевым. К тому же оно слишком медленно ползло по чересчур тусклому небу.

Или, может быть, так только казалось колонистам, которые выросли на Земле. Новое поколение, представители которого, первоклассники, сидели сейчас у Свободы в аэробусе, считали все это вполне нормальным. Для них «Земля» была всего лишь словом, всего лишь термином из истории, связанным с другим термином — «звезда», которую взрослые называли «Сол». Прожив на Растуме семнадцать лет — нет, черт побери, десять земных лет — Свобода заметил, что воспоминания о родной планете постепенно начали стираться в памяти.

— Ня-а-а, учительский любимчик. Ты уже наябедничал, а? Ну, подожди, доберусь я до тебя завтра.

— Прекрати, Фрэнк, — крикнул Свобода.

Мальчишка де Смет поперхнулся и уставился на него. В густом воздухе плоскогорья Америки, плотность которого почти в два раза превышала плотность земного на уровне моря, звуки передавались так чисто и ясно, что дети никак не могли привыкнуть к способности старших отделять звук от шума. Однако для всех, кто родился на Земле, эта способность была второй натурой, и Свобода прекрасно слышал шепот не только де Смета, но и других детей.