Астронавты

— Это ничего, — сказал он. — Они вернутся, если… — Он не окончил. — Где Арсеньев?

— Наверху.

— Могли бы вы позвать его? Скажите — очень важно.

Я нашел астронома на палубе. Склонившись над гравиметром, он напряженно следил за его стрелкой. Рядом с ним красновато расплывался в густом тумане яркий толстый, как колонна, луч прожектора.

— Напряжение пока не растет… — отозвался Арсеньев тихо, словно не слыша меня. Я повторил, что Чандрасекар просит его спуститься. Он вдруг выпрямился. — Что, уже? Ну, какая она?

Я не понял, о чем он спрашивает, но, вспомнив восклицание математика, ответил наудачу:

— Периодическая.

Арсеньев, не говоря больше ни слова, кинулся к шлюзу.

— Ехать мне на берег? — крикнул я ему вслед. Он остановился.

— Нет! Вы ничем не можете помочь! Следите, пожалуйста, за радаром и за прожектором. Ракетница вон там, рядом.

Он исчез в колодце шлюза.

Долина была наполнена горячим, лениво клубившимся дымом. Корпус ракеты чернел в нем, как плавающая по волнам мертвая туша кита. Рядом с прожектором стоял портативный радароскоп с двумя эллиптическими антеннами, направленными в сторону берега. Обеими руками я вцепился в металлическое кольцо штурвала. На экране виднелась бухта, по которой должны были вернуться товарищи. Сейчас она была пуста, только тянулись облачка дыма, более темного, чем туман. Я взглянул на фотоэлемент, расположенный под экраном. Он показывал температуру береговых скал: двести шестьдесят градусов. Руки мои сжали металлические рукоятки прибора. Двести шестьдесят градусов! Температура воздуха тоже сильно поднялась; он нагревался, как в печи: восемьдесят, восемьдесят пять, девяносто градусов… Долго ли может выдержать человек, даже в защитном скафандре?

Минуты шли, и каждая казалась вечностью. Явственно слышалось шипенье воды, закипавшей от соприкосновения с раскаленными береговыми скалами. Я поворачивал антенны то в одну, то в другую сторону и хотел уже перестраивать их, как вдруг в поле зрения что-то мелькнуло: шел человек!

У прожектора стоял внутренний телефон. Не снимая трубки, я включил длинный звонок и снова припал к радару. Темное пятно медленно двигалось среди скал… исчезло ненадолго… снова появилось… потом распалось на два меньших, странно искаженных…

И вдруг я отчетливо увидел: двое несли третьего. Они старались добраться до моторки по камням у берега, но между последним камнем и моторкой лежала темная полоса воды. Они остановились, очевидно совещаясь. Как я жалел, что не отправился туда, несмотря на приказание астронома! Я мог бы им помочь. Я кричал, давал им советы, не сознавая, что они не могут меня услышать. И вдруг один из них сделался меньше. Я понял: он наклонился, чтобы подтянуть моторку за канат, которым она была привязана к берегу. Но это было невозможно, так как мешали подводные рифы. Будь они одни, им легко бы удалось перескочить через эту полутораметровую полоску воды, но третий… Было мгновение, когда я хотел уже бежать к фалрепу, но тут человек, тянувший за канат, оставил свои попытки, повернулся к своему спутнику и сделал знак. Оба подняли неподвижное тело и, держа его высоко над головой, вошли в кипящую у берега воду. Погрузившись в нее по пояс, окутанные клубами пара, они перебросили своего товарища через борт в лодку и вскарабкались туда сами. Прошло еще несколько бесконечно долгих секунд, и мотор зашумел. Лодка двинулась.

— Почему вы кричите? Почему вы так кричите? — вот уже несколько раз повторял мне Арсеньев. Позади него стояли в скафандрах еще двое — Тарланд и Чандрасекар. Я совсем не замечал, что смеюсь и кричу от радости.

Когда лодка подошла к трапу, мы втроем кинулись к ней.

— Меня не надо, я сам, — простонал Солтык, когда с последней ступеньки лестницы я протянул руку, чтобы помочь ему.

— Я сам… Скорее профессора Лао… У него разорван скафандр…

ПРОФЕССОР ЛАО ЦЗУ

Мы внесли Лао Цзу и Осватича в шлюзовую камеру, — они оба были без сознания. Я задержался на палубе, чтобы втащить моторку, а когда спустился в коридор, Райнер и Тарланд укладывали их на носилки: оба были в скафандрах, как их вынесли из лодки, и только шлемы лежали на полу. Были видны их восковые, покрытые потом лица. Я хотел помочь, но Арсеньев велел мне идти в Централь. Нужно было немедленно взлететь.

Из-за всех этих волнений я совсем забыл о том, что происходит в долине. На экранах телевизоров вились желтоватые клубы, словно дым горящей серы. Ракета взлетала и падала на волнах. Все вокруг превратилось в кипящий котел, в котором раздавались глухие шумы, шипенье, свист. Когда я вошел в Централь, в тучах загрохотали первые раскаты грома.