Астронавты. Отвергнутые космосом

Бой-Баба, как могла, опустила голову в шлеме. Посмотрела вниз, на тянущиеся от баллонов к ногам трубки, подающие сжатый воздух. Вроде невредимы. Но, сфокусировав глаз как следует, она увидела на обеих тончайший, как волос, надрез.

У нее зашевелились на загривке волосы.

— Ребята, держитесь! Я иду! — заорала она и тут же вспомнила, что они ее не слышат.

Шестьдесят секунд. Пошел отсчет. Через минуту откроется стыковочный шлюз.

Спокойный голос охранника:

— Погодите, ребята. Моего фала хватит. Сейчас я вас заловлю. Не дергайтесь.

— Свой-то карабин проверь сначала, дядь Фим! — кричит Живых.

Бормотание охранника в наушниках. Ругательство.

— Карабины-то не цепляют! Погодите… Вот я его сейчас узлом…

Бой-Баба схватилась за притороченный к скафандру фал. Отцепила от пояса карабин, поднесла к глазу.

Язычок карабина был подпилен. Зацепиться им можно, зафиксироваться надежно — нет. При малейшем толчке карабин отсоединится, и астронавт на другом конце фала отлетит от корабля. Именно это сейчас и произошло.

Бой-Баба схватила другой конец фала, присмотрелась. Этот карабин тоже был поврежден.

Двадцать пять секунд. Загорелась красная лампочка над люком.

— Давай, дядь Фим! — радостный голос Живых. И звенящий голосок Тадефи:

— Спасибо, дядя Фима! Мы здесь!

— Руку, руку давайте! — хрипел охранник. — Закрепляйтесь! Держитесь все за меня!

Они весело кричали что-то, так, что заложило микрофоны. Бой-Баба поняла, что стоит и дрожит, обливаясь потом. Дядя Фима их спас. Пронесло.

Кошмар каждого астронавта, смерть в вечном дрейфе посреди пустоты.

Десять секунд.

— Готово, дядь Фим! Идем обратно! Отцепля… дядь Фим?

Удивленный, недоумевающий возглас охранника. И хриплый рык Живых:

— Дядь Фим, держи руку! Руку держи, мать твою!

Пронзительный крик Тадефи:

— Держитесь!

Бой-Баба стиснула фал мертвой хваткой. Сейчас она вылетит им на помощь.

Два.

Один.

Ноль.

Лепестки шлюзовой камеры распахнулись. Бой-Баба выплыла наружу, щурясь от сияющего солнца Сумитры. Твердой рукой привязала к поручню фал. Осмотрелась.

Две фигуры в скафандрах, крепко держась друг за друга, дрейфовали к кораблю на конце длинного, завивающегося петлями фала. Неподалеку, раскинув руки и ноги в стороны, так же медленно уплывала от корабля третья фигура. Переставляя руки по поручню, Бой-Баба приблизилась к закрепленному узлом фалу, притянула Тадефи и Живых.

— Держитесь крепче, — бросила им, забыв, что они ее не слышат. Забрала у них конец фала, привязала к нему свой и, оттолкнувшись, поплыла к третьей фигуре. Протянула руку.

— Дядь Фим, держись!

Он шевельнулся, перевернулся, как мог поджав ноги к животу, и, все еще уплывая прочь, потянулся к ней толстой перчаткой. Их пальцы почти касались друг друга. Бой-Баба сделала усилие, потянулась всем телом внутри скафандра. Еще чуть-чуть, уже почти достала…

Ее перчатка коснулась перчатки охранника и слегка толкнула ее, ускоряя его движение прочь от корабля. Их пальцы разошлись.

Фал натянулся и дернул ее обратно. Бой-Баба поплыла к кораблю.

Ухватилась за поручень, огляделась дико:

— Дайте еще что-нибудь!

Но ничего больше не было. В наушнике без слез попискивала Тадефи. Живых тяжело дышал.

— Дядь Фим! — хрипло позвал он.

В наушниках кашлянуло, так громко и близко, будто он стоял рядом с ними.

— Дядя Фима, — закричала Тадефи. — Вернитесь! Пожалуйста! — она заплакала.

В наушниках затрещало. Охранник смеялся, тихо и радостно.

— Братцы, — наконец сказал он. — Братцы, вы и не поверите. Красота-то тут какая, братцы…

Трое астронавтов поспешно вернулись на борт; кое-как выпутавшись из неподъемных скафандров, искали уцелевшую реактивную установку — но все они были повреждены, как и остальные; пытались вывести из грузового дока шлюп, но он заглох и не заводился. Они кричали друг на друга, кричали в микрофоны охраннику, чтоб держался, орали на мертвый мотор шлюпа. Бесполезно.

Спустя час Бой-Баба, Живых и Тадефи посмотрели друг на друга — и остановились. Тадефи ткнулась Живых в железную грудь. Тот смотрел перед собой сухими глазами.

Бой-Баба подошла к Тадефи, сняла у нее с головы шапочку с радиопередатчиком. Надела.

— Дядь Фим, — просипела она. — Ты нас слышишь?

Голос отозвался громко и ясно, как будто он стоял рядом с ними:

— Слышу, золотая.

Глотая слезы, чтобы он не услышал, она выжала из себя:

— Дядь Фим, у нас ничего не получается… — она вцепилась зубами в кулак. — Мы не можем вас спасти, дядь Фим. Простите. Простите нас, пожалуйста…

Она сказала это, и как будто лампы потемнели в грузовом доке. Все стихло.

— Я понял, золотая. Но все равно спасибо.

Голос в наушнике улыбался.

— Дядя Фима, я… — заговорила, глотая слезы, Тадефи, поднеся лицо к наушнику Живых. — Это я виновата… это из-за меня… — она зажала рот ладонью и стояла, не двигаясь. Плечи ее тряслись.

— Ничего, братцы, — голос в наушнике окреп. — Когда-то надо и честь знать. Если б меня заранее спросили, я б, наверное, именно такую смерть бы и попросил. И потом…

— Что «потом», дядь Фим? — глухо спросила Бой-Баба.

Голос вздохнул:

— Как хорошо, что вас слышно.