– Так вот, микадо поступил довольно мудро. Оказывается, в Японии слышна большая критика на генерала Ноги. Его обвиняют в медлительности. Особенно усердствуют самураи, во главе с одним из принцев императорского дома. Стессель называл его имя, но я не запомнил, у меня плохая память на японские имена. Сегодня утром через блокаду прорвалась шхуна с продуктами и привезла свежие газеты. Так вот, микадо предложил критиканам приехать на фронт и принять личное участие в штурме. Как пишет газета, отряд из тридцати самураев во главе с принцем выехали в действующую армию. Судя по всему, вчера мы с ними и столкнулись. Более того, похоже, что среди убитых в схватке оказался сам принц. Японцы попросили Стесселя вернуть им тела, и сейчас это происходит. Бедный зауряд-прапорщик не знает, куда спастись от начальства. Все там: Стессель, Смирнов, Кондратенко, Белый, Фок. Генералов больше, чем убитых самураев.
Он пригладил усы, потрепал меня по здоровому плечу, пожелала скорейшего выздоровления, и двинулся к выходу. Уже на пороге он остановился и произнес:
– Вот бы и нашему императору взять пример с микадо. Насколько бы очистилась общественная атмосфера!
Лилье рассказал мне очередную новость. Лицо его при этом ничего не выражало, но я понял, что ему хочется меня уязвить. Почему, за что – не понимаю. Вот его слова:
– Ты ведь знаешь, что Старый Город подвергся страшному обстрелу. Полностью разрушены типография «Нового края», склад Офицерского экономического общества, пакгауз Добровольного флота и контора купца Гинсбурга, и еще многие дома. Обыкновенно японцы по всем пожарищам открывают сильный огонь, и наносят большой урон тушащим их командам. У конторы же Гинсбурга они, против своего обыкновения этого не сделали, что и дало повод одному остряку заметить: увидели, что по своим палят, вот и каются.
Он замолчал, лукаво посверкивая глазами.
– Михаил Иванович, – сказал я. – А у меня тоже интересная новость имеется. Я сегодня выходил в город, на последнюю перевязку, и вот, что услышал. Действующих лиц называть не стану, вы уж догадайтесь сами, если сумеете.
Два дня назад японцы подошли вплотную ко рву третьего форта, завалили его фашинами и бросились в атаку. Рота штабс-капитана Рыбникова почти вся полегла в рукопашном бою. Остатки еле унесли ноги, и закрепились на выходе из форта. Вскоре подоспела подмога, и начались попытки отбить укрепление. Ходили в атаку три или четыре раза, но безуспешно. Японец успел окопаться, и косил без всякой жалости всех, кто показывался во дворе форта. Рота залегла. Тогда один унтер некоренной национальности принялся кричать что-то на своем языке. Вокруг него собралась изрядная группа соплеменников, они поднялись в рост и, выкрикивая какие-то слова, пошли в атаку. Воодушевленные их примером поднялись и другие солдаты, крича те же слова. Японцы то ли растерялись, то ли перезаряжали карабины, но отвечали нестройно и слабо, так что спустя минуты остатки роты во главе со штабс-капитаном снова завладели фортом. А теперь Михаил Иванович, догадайтесь, кто были эти солдаты и что они кричали?
Лилье хмыкнул.
– Что это ты, любезнейший мой Абрам, изъясняешься загадками? Прежде такого с тобой не бывало. Видно ранение и ослабленная пища все-таки повлияли на твой дух. Получается, желудок и страдания тела определяют поведение, а не восхваляемый тобой разум?
Он вернул мне мой же упрек в нашем давнишнем споре.
– Михаил Иванович, не уходите от вопроса, – попросил я.
Он усмехнулся, глаза лукаво заблестели.
– Ну-с, милейший, загадка твоя несложна. В таком количестве инородцы у нас только мусульмане. А кричали они что-нибудь вроде «алах акбар».
– Нет, Михаил Иванович, не мусульмане. Да вы и сами это прекрасно знаете. Поднявшиеся в атаку солдаты были евреями, а слова, которые подхватили остатки второй роты, были «Шма, Исраэль». Штабс-капитан Рыбников потом приходил в синагогу узнавать, что это за клич такой, способный роту под огнем поднять.
– И что же ты предлагаешь, – засмеялся Михаил Иванович. – Ввести уставным порядком в российской армии кричать во время атаки не «ура», а это, как ты, сказал «Шма, Исраэль»?
– Ничего такого я не предлагаю. Просто, когда вы передаете мне шутки о конторе купца Гинсбурга, не забывайте о второй роте.
– Да ты, я смотрю, обиделся, – сказал Лилье, протягивая мне руку. – Извини, Абрам, не хотел тебя задеть.
Я с чувством пожал протянутую руку. На моих глазах, сами собой проступили слезы. Лилье заметил их, и еще раз повторил.
– Извини, голубчик, извини.