Астроном

Лилье возвращается домой мрачный и честит гарнизонное командование на все лады. Говорит, что в крепости царят суета и бестолочь, и никаких определенных распоряжений ни у кого из начальства, по обыкновению, нельзя добиться. Среди наших солдат еще днем началось повальное пьянство и связанные с ним безобразия и буйства, а к вечеру, и особенно ночью, они достигли угрожающих размеров. Вечером вчерашнего дня, проходя вместе с Лилье по Новому Городу, мы слышали несущиеся из многих мест крики и выстрелы. Ночью наши солдаты подожгли казармы 10-го Восточно-Сибирского стрелкового полка, которые и горели до утра.

Сегодня днем матросы и солдаты в беспричинном буйстве разбили типографию газеты «Новый край» и уничтожили находившийся там архив. Бессмысленное, беспричинное разрушение.

Самому беспощадному разграблению подверглись уцелевшие магазины. Рассказывают, будто штуки материи рвали на куски прямо на улице, посуду разбивали о стены, набивали обувью вещевые мешки….

Лилье рассказал о лично им виденном случае. Трое наших солдат, напившись, полезли грабить, а может быть, и поджигать цейхгаузы одного полка. К зданию этому были уже приставлены японские часовые. Японцы всячески старались отогнать наших солдат, но все их усилия были тщетны: наши буяны продолжали лезть, не обращая никакого внимания на часовых. Тогда те примкнули штыки и… перекололи не в меру расходившихся буянов.

Вчера ночью наши солдаты бросились грабить магазин золотых вещей г-на Вирта. Разбили его помещение, а внутри все переломали, и часть успели разграбить. Вообще, насколько поведение «победителей» поражает каждого своей корректностью, настолько поведение «побежденных» отличается безобразием и буйством. Все это вынудило японцев поспешить с выводом нашего гарнизона из крепости.

23 декабря

Сегодня объявлено, что японцы разрешили всем офицерам, которые дадут подписку не участвовать более в военных действиях против Японии, вернуться в Россию. Значит, скоро мы расстанемся с Михаилом Ивановичем; он поедет домой, а я, вместе с другими нижними чинами – в плен. Жаль будет расставаться, за десять, проведенных вместе месяцев, я успел привязаться к нему. И тут Лилье преподнес мне сюрприз.

– Вчера в госпитале на Тигровом полуострове скончался от ран мой хороший знакомый поручик Стаховский. Неразбериха царит страшная, умерших хоронят, как попало, даже не делая соответствующих записей. Если бы я не забрал его документы, поручика свалили бы в братскую могилу с безымянными солдатами. Поэтому, Абрам, вот, что я задумал.

Ты станешь поручиком Стаховским и вернешься вместе со мной в Россию. Документы свои спрячь подальше, по прибытии на русскую землю, ты снова станешь Абрамом Гиретером, а о судьбе Стаховского я оповещу надлежащие инстанции.

Я не знал, что сказать. Лилье увидел мою взволнованность, произнес несколько теплых слов, вручил мне документы и вышел

Теперь оставалось только достать офицерскую форму. С этой задачей я справился достаточно быстро, благо вход на склады был почти свободный. Часовые, поставленные японцами из числа наших солдат, за бутылку водки выносили без промедления любой предмет.

24 декабря

Сегодня утром началась отправка гарнизона. Наши войска, часть за частью, проходили сквозь ворота из колючей проволоки, построенные в начале дороги на Дальний. Рядом с воротами стояла группа японцев, и внимательно наблюдала за проходившими.

Офицеры, желавшие вернуться в Россию, предварительно должны были подписать в палатке у ворот следующий документ:

«Мы, нижеподписавшиеся, объявляем под клятвой не поднимать оружия и не действовать никаким способом против интересов Японии до самого конца настоящей войны».

Я вошел вместе с Лилье. Капитан, подписывавший перед нами, выходя из палатки, внимательно оглядел меня, и скривился. Японцы проверили наши документы, протянули листки, я вписал имя Стаховского, расписался и пошел к выходу. Сквозь тонкую парусину хорошо проникал голос Михаила Ивановича, подписавшего первым и успевшего выйти наружу. Его собеседником был, по всей видимости, рассматривавший меня капитан.

– Что же это вы, любезнейший, – пенял капитан, – жидка покрываете? Он такой же офицер, как мы с вами Рабиновичи.

– Это не жидок, – жестким голосом отвечал Лилье, – а мой боевой товарищ. Я с ним вместе десять месяцев под пулями. А вы, досточтимый, если мне память не изменяет, уже полгода, как состоите в отпуске по болезни?

– Да, – смутился капитан, – ревматизм, спину крутит, хожу с трудом.

– Пока вы спину лелеяли, Абрам десятки раз жизнью рисковал, обмеряя позиции. Прошу вас, капитан, не ставить себя и меня в неловкое положение, и прекратить этот разговор.