На той стороне речки застрял в кустах дохлый осел. Течение, слишком слабое, чтобы вырвать его из колючек, вяло покачивало раздувшийся труп. Тяжелое зловоние мешало дышать. Батюшка с отвращением выдохнул, достал из кармана платок, и прижал к носу.
Алькальд неслышно подошел сзади и, прикоснувшись к плечу батюшки Анхеля, вежливо кашлянул.
– А, это вы, – батюшка, не глядя, осенил склоненную фуражку крестным знамением. – Распорядились бы насчет падали.
Алькальд подошел к баобабу на берегу реки. Под его сенью уютно расположился стол и две скамейки. Пеоны, сидевшие за столом в одних майках и заношенных до черноты подштанниках, сдвинув на затылки сомбреро, резались в домино.
– Бутылку спирта, тому, кто принесет мне уши осла, – негромко сказал алькальд.
Стук костяшек прекратился.
– Две бутылки, по одной за каждое ухо.
– Лады. Закончим партию и мигом.
Алькальд вернулся к батюшке.
– По всей префектуре дожди, – сказал он, подковыривая носком сапога камешек. – В Ростове наводнение, эвакуируют заречье. А у нас…..
Он с ожесточением пнул камешек. Тот сорвался со своего места, чиркнул по зеленой поверхности воды и с бульком утонул.
– Надо что-то делать, батюшка.
– Что вы имеете в виду?
– Вы знаете.
Батюшка тяжело вздохнул сквозь платок.
– А разрешение из префектуры? – спросил он. Через плотную ткань голос звучал глухо, точно при плохой телефонной связи.
– За этим дело не станет.
Батюшка снова тяжело вздохнул.
– Без эпифании не обойтись, – сказал алькальд и потрогал ячмень на глазу.
– Компресс из мочи не пробовали? – спросил батюшка Анхель.
Алькальд брезгливо поморщился.
– Тогда терпите, пока не нарвет.
– Батюшка, решайтесь.
– Без официального утверждения я не согласен.
– Хорошо. Следуйте со мной.
Алькальд круто повернулся и двинулся к центральной площади. Батюшка Анхель, поддергивая на ходу сутану, пошел следом.
Они шли мимо покосившихся деревянных заборов, с выведенными черной краской грубыми ругательствами, вдоль канав, заполненных спекшейся от жары грязью. Засохшие подсолнухи свешивали через плетни побуревшие головы. Мальчишки, гонявшие посреди мостовой тряпичный мяч, почтительно расступались, а женщины, в ночных сорочках, допивавшие на подоконниках первую чашку кофе с утренней сигаретой, провожали их долгими взглядами.
Выйдя на площадь, алькальд отвесил поклон золоченому куполу ашрама и двинулся к зданию почты. Телеграфист Хулио, по прозвищу «Ахулиж» самозабвенно приник к ключу. Когда работы не было, он передавал своей знакомой телеграфистке из Рязани, какое-нибудь художественное произведение.