Однако суббота уже закончилась, – сказал Моше, задрав голову вверх. – Три звезды, вон, как сверкают. Пора, пора.
Глава пятая
ЗАПОЗДАВШЕЕ ПИСЬМО
Моше отпил вино из кубка, произнес завершающее субботу благословение и устало откинулся на спинку стула. Мы запутались в его рассказах, как теленок, которого преследовал праотец Авраам. Все дороги вели в пещеру патриархов. Как бы ни вилась тропинка разговора, в конце концов ты оказывался перед манящей чернотой входа. И выбраться из этого заколдованного круга не было никакой возможности.
– Я ведь археолог по специальности, – сказал Моше. – С самого детства на раскопках. Где только в России ни рыл: на Урале, возле Смоленска, под Владимиром. И везде одно и тоже – найдут берестяную грамотку семисотлетней давности и шуму на весь мир!
А тут, – он ткнул рукой в окно, по направлению к Усыпальнице. – Вот, где бы я покопал! – Моше зажмурился и помахал головой. – Ух, как бы я там порылся. Что угодно отдам за это!
– Так кто ж мешает? – участливо спросил Моти.
– Кто? – Моше усмехнулся. Так усмехается больной последней онкологической стадии, когда новичок в палате спрашивает, не пробовал ли он снимать боль аспирином.
– Мандельштам жаловался, что хотел бы жить в повелительном причастии будущего, в залоге страдательном – в «долженствующем» быть. Словно обо мне сказано! Последние двадцать лет я непрерывно страдаю, моя причастность к будущему выражается лишь предвкушением. Когда власти расщедрятся и разрешат с помощью раскопок заглянуть одним глазом за край коричневого покрывала, скрывающего пещеру – исполнится мечта моей жизни.
Он замолк, но его слова хмурым облачком повисли над столом. В наступившей тишине явственно ощущалось гудение, подобное шуму леса под ровным напором ветра. За тонкой кожурой рассказов пульсировала энергия Моше. Ажурная сетка сюжетов едва сдерживала ее напор. Казалось, еще мгновение и разорвутся серебряные нити, выпустив на свободу демонов тысячелетней истории Хеврона.
– Оставайтесь ночевать, – предложила Мирьям. – А завтра, с самого утра, на службу.
– Спасибо, – Моти поднялся из-за стола. – Пора и честь знать. Да и нам проще, чем с утра тащиться на пост, лучше с вечера, по волечке.
Улицы Хеврона были пусты. Великие тени и неприметные призраки клубились в проулках. Темнота подворотен сочилась конным ужасом погромов. Луна, словно бриллиант в тюрбане падишаха, переливалась повелевающим великолепием.
– Тебе не кажется, – спросил Моти, тыча пальцем в ночное светило, – что эта лукавая чертовка просто издевается над нами?
– Издевается? Много чести! Мы для нее пыль, прах и пепел.
– То она есть, – бормотал Моти, – то ее нет. То подмигнет, то улыбнется. То щечку покажет, то брови выгнет. Просто наложница из султанского гарема.
Часовой на крыше долго гремел колючей проволокой, освобождая проход.
– Откуда вы взялись? Суббота только закончилась.
– Родина ждет подвигов, – ответил Моти, выходя на площадку пентхауза. – Вот командир роты и послал за нами батальонный ковер-самолет.
Грузный брус Усыпальницы по-прежнему сиял на черном фоне Хеврона, словно драгоценное украшение. Мы посидели минут двадцать, наслаждаясь тишиной и ночной прохладой, и пошли спать.
Последняя неделя сборов прокатилась рессорной коляской по персидскому ковру. Даже ротный, пораженный нашим присутствием на посту в семь часов утра, оставил свои придирки и, проходя мимо, бросал необязательным тоном:
– Ну что, чеченцы, как служба?
– Хороша служба, – рявкали мы вдогонку.
В последний день Полина Абрамовна, вместе с уже ставшим традиционным пакетиком печенья, протянула мне толстый конверт.
– Тут письмо моего брата, – сказала он. – Я получила его несколько лет назад при довольно загадочных и трагических обстоятельствах. Мне кажется, оно может вам пригодится.
Я открыл конверт и заглянул. Внутри топорщилась плотная пачка мелко исписанных листков.
– Это идиш, – пояснила Полина Абрамовна. – Почерк довольно неразборчивый и на этом языке я умею только говорить, поэтому письмо все эти годы пролежало в столе. Лишь здесь, в Кирьят-Арба, я нашла того, кто смог его прочитать. Это очень, очень интересный документ.
– Спасибо.
Упрятав конверт и записав в сотовую память «Нокии» телефон Полины Абрамовны, я пообещал:
– У меня есть друзья, переводчики с идиш. Как только смогу, передам им ваше письмо.
– Когда прочтете, обязательно позвоните. Я бы хотела многое добавить к тому, что там написано. Сейчас рассказывать нет смысла, но после.… Ах, – она улыбнулась как-то смущенно, – мы всегда уверены, будто «после» обязательно наступит.
– Будем надеяться, что наступит, – сказал я.
– Будем надеяться.
Пожелав нам благополучно добраться до дома, Полина Абрамовна еще раз улыбнулась, и ушла.
Моше тоже пришел попрощаться. Его номер оказался в памяти «Нокии» рядом с телефоном Полины Абрамовны.