Астроном

Спустя некоторое время, когда уже сосны из рощи неподалеку от моря перестали гнуться от вечернего, несущего в себе страх и ужас, ветра, и первые вечерние туристы допили свои коктейли, сладкие, как майское утро, разошлись, кто-куда, на набережной появился новый посетитель. То был Голубь. Так совпало, что он все же ушел работать на сушу, в город, и теперь-таки работал, вдоволь наслаждаясь розовыми искорками спелой жизни. Ему предстояла смена в ночном клубе. Он устроился туда вышибалой за неимением большего. Клуб находился вовсе не далеко от моря, настолько недалеко, что некоторые, особенно подвыпившие посетители сбегали туда купаться. Кто-то засыпал неподалеку от пляжа. Голубь, перед тем, как начать смену, тоже окунулся пару раз. Это был его неотъемлемый ритуал, и если мог он, по его собственному мнению, в жизни сделать что-то себе на пользу, то это было как раз то самое, малое. И вот, Астроном, весь изможденный, изведенный борьбой со стихией и своим поражением, заприметил Голубя. Он так устал, что это не вызвало у него положительных эмоций. Он просто воскликнул немного тише, чем стоило бы: «О!» и молча подал свою руку, казалось, уже ставшую самим морем. Молча, потому что ни о чем не жалел. Молча, потому что была в его голосе, хоть и молчавшем сейчас, некая обида на Голубя, за то что он ни разу не навестил его в больнице, просто за то что в тот раз все так трагично закончилось. А Голубь оставался, напротив, таким же, как прежде, веселым и компанейским. Голубь сразу сообразил, что к чему, и попросил Астронома собирать свои вещи, потому что он-Голубь, знает одно такое, совершенное место, куда остальным путь заказан и где можно в то же время неплохо поесть. Не выпить, а именно поесть, хоть Крым по осени и славится именно своим вином, а не, к примеру, шницелями. Астроном и сейчас не ответил. Больше даже не потому что не хотелось ему отвечать, а скорее потому, что, как человек, набегавший километров десять по морозу, не в состоянии промолвить несколько слов без того, чтобы не свернуть себе челюсть, так и он после плавания. Вместо слов Астроном предложил Голубю оставшуюся малину, но воду не предлагал, хотя бы уже по той причине, что выпил ее сам несколько минут назад, с удивлением подмечая, что купание в море-занятие, вызывающее сильную жажду. А еще Астроном понял, сидя уже в теплой, обогретой к вечеру веранде местного ресторанчика, что, чтобы наслаждаться жизнью, нужно научиться преодолевать свои страхи. Не самый яркий тому пример-боязнь перемен или боязнь плавать. Но более чем достаточный для того, чтобы объяснить, что люди часто, слишком часто, вместо того, чтобы подойти к любимому, хоть и незнакомому доселе человеку и сказать, что они его любят, все же не подходят и продолжают сетовать на саму жизнь. А взрослая жизнь, и Астроном начинал это понимать в свои не совсем молодые годы, как раз и есть осознание, что никаких гарантий не существует. Взрослая жизнь как раз и есть такой показатель, говорящий, что настоящая уверенность-осознание, что ты можешь ошибиться сейчас или попасть в точку, и в действительности это не будет играть большой роли. Ведь, ошибись ты, в следующий раз станешь искать уже другие пути подхода, а ежели попал в точку, так станешь продолжать начатое.

«На самом деле-рассуждал чуть погодя Астроном, сидя рядом с Голубем на этой верандочке-дело даже не в том, что, начав бороться со своими страхами, ты привнесешь в свою жизнь все самое стоящее, но больше в том, что лишь в борьбе ты почувствуешь настоящий вкус жизни». Я говорил в прошлой главе, что не было бы особого смысла в постоянном счастье, ведь тогда бы не смог человек почувствовать, когда ему хорошо, а когда плохо. Но нет также смысла и в постоянном бессилии. Смысл есть лишь в борьбе, или хотя бы в борьбе, ведь так объясняет нам самим наше животное происхождение.

***