Асцендент Картавина

Глаза ее сузились до размера прорезей пулеметного гнезда, но это было лишним, я и сам понимал, что обмишурился. Сослепу, не со зла. Очки дома оставил. Если б кто сказал, что придется бежать в магазин, я бы их захватил. Полку с бутылками можно было разглядеть через щелочку в кулаке, но я постеснялся. Торговые работники такую манеру не одобряют, она им кажется подозрительной. Знают, наверное, много всего за собой, вот и опасаются. Другой бы на моем месте только усмехнулся, а хабалку за прилавком послал трехстопным, но далеко не ямбом — и что примечательно: она бы с готовностью пошла в адрес — но я так не могу. Недостаток воспитания, с детства не приучен, и теперь уж вряд ли овладею мастерством.

Работница прилавка, между тем, подперла сложенными руками груди и как-то совсем уж не по доброму ухмыльнулась. Набычилась так, что я почувствовал себя тореадором, мотающимся без дела по арене с красной тряпкой в руках.

— Н-ну?..

И все бы ничего, и взгляд по-торгашески подмалеванных глаз можно было вынести, но беда была в том, что я ее узнал. Маленькая девочка бежала вприпрыжку по дорожке парка и ее косички, словно на пружинках, подрагивали. И таким веселым, таким солнечным был тот весенний день, что все вокруг светилось радостью. Как же это случилось? Когда? По человеческим меркам так не должно быть! — словно бы в поисках денег я начал ощупывать карманы. — Если бы она подпрыгнула сейчас, мы все очутились бы в подвале магазина, где, наверное, и находятся закрома родины…

Только не я один, она меня тоже узнала. Карминно-красные губы дрогнули и на них выползла смущенная улыбка. Впрочем, меня трудно не узнать, я мало изменился, разве что появились морщины и порядком поседел. В остальном такой же сухопарый и вихрастый, каким был. Но, конечно, уже не тот долговязый парнишка, что, млея на припеке, делал вид, будто готовится к экзаменам.

Очередь за моей спиной глухо роптала:

— Эй ты, долговязый, отвали от раздачи!

— Какую… — начала было продавщица по инерции и тут же запнулась. Щеки ее пошли пятнами, выражение глаз стало беспомощным и виноватым, как если бы из под маски растерявшей иллюзии женщины на меня глянула маленькая девочка.

Выбора не оставалось, надо было брать дорогую. Не терять же в самом деле лицо из-за какого-то полтинника, пусть оно и поросло серебрившейся щетиной. Честно сказать, эта поросль на подбородке меня несколько смущала. Перед выходом из дома я в обязательном порядке бреюсь, но на этот раз не стал. Вечер, темно, да и за сигаретами добежать только до угла. Не мог же я в самом деле знать, что Савеличу приспичит выпить. Бриться каждый день и следить за внешним видом — святая обязанность человека из общества, даже если общество это состоит из таких же маргиналов, как он сам. Ну, может, про маргиналов я немного перегнул, но людей по жизни лишних, это точно. Уходящая, как принято говорить, натура. Через каких-нибудь четверть века декадентствующие художники будут за таких натурщиков платить большие бабки.

Выудив, наконец, из кармана джинсов стольник, я положил на прилавок и собственный полтинник. Женщина наблюдала за моими манипуляциями едва ли не с умилением. Она, похоже, совершенно забыла где находится и по какой причине мы с ней сошлись лицом к лицу.

Уголки ее измазанных карминно красной помадой губ дрогнули и пошли неуверенно вверх.

— Помните, как мы с вами ворону спасали?

И я действительно вспомнил. Редкостной наглости попалась птица и чрезвычайно увертливая. Забралась на самодельную крышу балкона и, припадая на лапу, изображала из себя подстреленную жертву. Металась из угла в угол по шиферным листам пока я, высунув через прутья руку, пытался накинуть на нее вслепую сачок. Девчонка взобралась на подоконник лестничной площадки и оттуда руководила моими действиями. За нее приходилось бояться больше, чем за пернатую скотину. Из нас троих я был старшим, а значит самым умным и ответственным. Когда коррида порядком всем надоела, бесстыжая птица перелетела на ветку тополя и, склонив голову на бок, принялась рассматривать черным глазом своих несостоявшихся спасителей. Видно ей, как и людям, не хватало простого человеческого внимания.