Асунта

Асунта крепко прижала к груди Христину и, чувствуя, как сердце ее еще раз слишком часто стало биться, молчала. У кровати, спиной к двери, сидела полная дама в старомодной шляпе. Соскользнувши с плечей к локтям мех обнажил короткую и жирноватую шею. Дама держала Филиппа за руки и повторяла:

{40} - Милый, милый мой, мой бедный милый...

Христина вздрогнула и стала хныкать. Тогда дама обернулась и Асунта увидала бледные круглые щеки, грустные глаза, тонкогубый. широкий рот и слегка вздернутый нос.

На непомерно большой груди поблескивали три жемчужных нити. Возраст дамы казался неопределимым и привлекательности в ней не было решительно никакой. Только голос - хотя и незвонкий - был приятен, как приятна была и сквозившая в каждой интонации искренность.

- Моя жена, - проговорил Крозье. - Мадам Болдырева.

Мадлэн оглянула вновь пришедшую рассеянно; охваченная потребностью делить боль мужа, она не придала появление Асунты никакого значения. Снова наклонившись к Филиппу, она повторила:

- Милый мой, бедный, милый, - и замолкла.

Теперь тишину нарушал лишь плач Христины. Сестра затворила дверь.

Тогда произошло нечто выходящее за пределы обычного, целиком заполнившее духовный и мысленный кругозор трех участников.

Мадлэн встала, приблизилась к Асунте, робко на нее взглянула и так смиренно улыбнулась, точно просила не осудить. На мгновение лицо ее озарили и доброта, и ясность непередаваемые.

- Я не знаю, кто вы, - тихонько сказала она, - и не хочу догадываться. Но как бы там ни было, я от глубины сердца прошу вас не сделать его несчастным.

Асунта растерялась, Асунта с трудом держалась на ногах, Асунта не знала, куда смотреть. Точно щит прижала она тогда к сердцу Христину. Мадлэн заметила ее движение.

- Его перевезут в клинику, - продолжала она, так же робко. - Если вы его будете навещать, помните мою просьбу: не надо, чтобы он был несчастлив. От всего сердца, от всей души прошу вас: не сделайте его несчастным.

Она вернулась к стулу, села, снова взяла руку мужа и больше не двинулась.

"Мне надо с собой совладать, мне непременно надо с собой совладать", думала Асунта. Она была охвачена доселе ей неведомым сочетанием чувств, отчего и душа ее, и сердце были взбудоражены до последнего предела. Но когда она сделала шаг в направлении постели, наступило спокойствие, столь же внезапное, каким было волнение. Она встретилась взглядом с Филиппом и поняла, что он не стремится отвести глаза, что ему всего-навсего мешает очень низкая и очень большая повязка. Она видела, что он ей улыбнулся.

- Благодарю вас за то, что меня известили так сразу, - сказала она. Рада найти вас в состоянии лучшем, чем опасалась. Ваш друг мне все рассказал, подробно. Что вы спаслись - это просто чудо.

- Я об этом тоже подумал, - промолвил он, - спасибо, что навестили меня.

{41} - По словам вашего друга, доктора уверены в скором выздоровлении?

- Не думаю, что придется долго пробыть в клинике. Но уверен, что бегать смогу еще не скоро.

- А голова?

- Там швы. Покровы порядочно повреждены, я как бы слегка скальпирован, - улыбнулся он, - крови вышло очень много. Оттого и повязка такая большая. Но кость не треснула, это главное.

Водворилось молчание. Потом Асунта услыхала свой голос:

- Не хочу вас утомлять. Мне стало немного спокойней. Вчера ваш друг меня очень испугал, рада, что это было напрасным страхом. Поправляйтесь скорей.

Внутренне она удивилась собственному хладнокровию, своей выдержке, тому, что смогла не задать шевелившихся вопросов, своему вежливо-условному тону, даже своему голосу, который звучал по-иному, чём всегда, по-незнакомому. Но она чувствовала, что подошла к самому краю сил, что долго такого напряжения не выдержит, что вот-вот разрыдается и что тогда будет лишняя мука, и ей самой, и ему, и... его жене.

- Меня перевезут, вероятно, завтра, - произнес он и опустил, потом снова поднял глаза. Она поняла, что он просит ее уйти. Сделав над собой еще усилие, она молча поклонилась, повернулась и вышла. В коридоре сестра задавала ей какие-то вопросы, но она, ничего не понимая, ничего не ответила. Наружи светило ясное солнце, воздух был чист и свеж. Целиком обращенная к своему сердцу, которое рвалось на части, к душе, которая трепетала, к нервам, которые натянулись, к нетерпеливо напрягавшимся мускулам, к горячему потоку крови, она на это ясное солнце, и на этот чистый воздух, не обратила никакого внимания.

14. - ВОЗВРАЩЕНИЕ