Преувеличить заслуги Когена или его необычайные способности как агента, было бы трудно. По характеру он очень отличался от Лоца. Спокойный, выдержанный, скромный, однако эти качества не помешали ему легко проникнуть в верхние слои сирийского руководства партией Баас и высшего общества в Дамаске. Он сумел почти полностью зарисовать все сирийские укрепления вдоль линии Голанских высот и на равнине, окружающей Дамаск, выяснить все детали задуманного сирийцами отвода русла Иордана с тем, чтобы оставить Израиль без воды. Кроме того, он засек первые же официальные контакты Сирии с ООП, смог передать Израилю сведения о характере и калибре вооружений, передаваемых Сирии Советским Союзом, выяснил, сколько у Сирии летчиков, способных летать на русских МИГах, сообщил в точности разрабатываемую Сирией военную стратегию и, конечно, аккуратно докладывал Мосаду обо всех вспышках политических беспорядков, которые в то время происходили в Сирии.
Доклады Эли Когена были сами по себе образцовыми. Он всегда указывал источники информации, старался не преувеличивать значение собственной информации и обладал фантастической способностью правильно оценивать каждую мелочь в разговоре с собеседниками, делая далеко идущие выводы. Несколько раз Когену довелось принимать участие в инспектировании сирийских укреплений вокруг Кунейтры. Однажды он даже стоял на Голанских высотах и смотрел вниз на Галилею, раскинувшуюся многоцветным ковром под ним.
Коген пришел к выводу, что утверждения сирийцев о том, что их позиции совершенно неприступны, по-видимому, справедливы. Но с тем большей настойчивостью он стал наносить на карту, причем с максимальной точностью, все защитные укрепления типа линии Мажино, которые строили в это время сирийцы.
Начальник сирийской разведки и контрразведки и его люди, ворвались к Когену как раз в момент передачи сведений. Три дня держали сирийцы Когена в его же квартире, настаивая, чтобы он продолжал передачи в Тель-Авив. Он сделал вид, что подчинился, но незаметно поменял частоту ключа Морзе. Это и было сигналом Тель-Авиву, что он находится под арестом.
Так что самое худшее Меир Амит узнал в тот момент, когда Эли Когену было приказано отправить последнее свое послание в Тель-Авив. Оно звучало так: «Премьер-министру Леви Эшколу и начальнику секретной службы Тель-Авива от сирийской контрразведывательной службы. Камаль и его друзья в настоящее время — наши гости. Надеемся, вы пришлете и всех остальных его коллег. О его судьбе вы вскоре будете извещены».
Примерно пятьсот человек сирийцев были арестованы в связи с Когеном. Это свидетельствовало о масштабе его деятельности в Сирии. Трое сирийцев, его близких друзей, были привлечены к судебной ответственности, хотя никаких доказательств их вины не было и в помине.
Сирийцы, разумеется, не были уверены в том, что Эли Коген действовал в одиночку. Он мог быть одним из многих. Не были они уверены и в том, что он никого из сирийцев не подкупил.
В процессе расследования Когена подвергали самым ужасным пыткам, но ему нечего было сказать.
Человек из Израиля действовал в одиночку.
Суд над Эли Когеном превратился в фарс. Ему было отказано в защите. Корреспонденты были допущены только на открытие процесса. Суд закончился 19 марта; смертный приговор — обнародован 1 мая и утвержден президентом Хафезом, человеком, который лично был с Когеном знаком и однажды даже принял от него норковую шубу в подарок для своей жены.
В защиту Эли Когена была организована международная кампания. Лидеры многих стран, в том числе Папа Римский, обращались к президенту Хафезу с просьбой помиловать Когена. Тем не менее приговор был приведен в исполнение. Вся процедура транслировалась по телевидению. Тело, обернутое белой простыней, было оставлено на виселице в течение шести часов. На простыне была надпись с указанием преступления, которое Коген совершил. Тысячи сирийцев прошли за это время мимо места казни.
Оценивать действия агента впоследствии всегда трудно. А к случаю с Эли Когеном обычные мерки оказались и вовсе неприложимыми. Сирийская партия Баас находилась в то время в состоянии идеологической конфронтации со всем остальным арабским миром. Ливанские газеты, в частности, воспользовались случаем и напечатали сообщения о подвигах Когена, чтобы скомпрометировать сирийское правительство, которое настаивало на том, что оно — единственный серьезный соперник сионистов и «империалистов».
После смерти Когена все сообщения иностранной печати были подхвачены и многократно преувеличены израильской прессой. Отделить факты от фантастических выдумок стало вообще трудно, даже для Мосада. На материалы, обнародованные в суде, можно было положиться не более, чем на показания обвиняемых на судебных процессах в России в 30-е годы. Свидетели разыгрывали роли, тексты которых были подготовлены прокурорами. Обвиняемых пытали, чтобы заставить их подтверждать предлагаемые версии.