Атака седьмого авианосца

Поначалу между старыми моряками то и дело проскакивали искры враждебности, однако общий враг и смертельная опасность, грозившая им всем, заставили отложить былую рознь, на место которой пришло то, что именуется «боевой спайкой» и «братством по оружию». Но Брент по быстрым взглядам, по интонациям, по преувеличенно учтивой манере держаться угадывал, что прежняя вражда не забыта, ибо есть вещи, которые не забываются никогда: в любую минуту ненависть могла вспыхнуть заново и растопить ледяную вежливость.

По левую руку Фудзиты сидел престарелый капитан третьего ранга Хакусеки Кацубе, высохший до такой степени, будто за те долгие десятилетия, что он простоял на мостике, палящее солнце, соленые брызги пены и ветер выжгли из него всю влагу до последней капли, придав его лицу цвет и прочность старой дубленой кожи. Он был согнут чуть ли не вдвое, словно держал на спине груз неимоверной тяжести, и имел обыкновение посмеиваться каким-то своим мыслям, пуская пузыри беззубым ртом. Он всегда вел протоколы штабных заседаний и военных советов, не признавал, подобно своему адмиралу, никаких новшеств вроде диктофонов и сейчас занес над блокнотом обмокнутую в тушь кисточку.

Рядом с Марком Алленом Брент увидел нового командира эскадрильи пикирующих бомбардировщиков подполковника Казоуси Миуру, заменившего лейтенанта Даизо Сайки, — тот, обвиненный в трусости, застрелился на этом самом месте всего полгода назад. Шестидесятилетний подполковник казался старше своих лет: был рыхловат, а его бесстрастное плоское и широкое лицо проутюжил, казалось, тяжелый каток, который, однако вовремя остановился, пощадив обширный подрагивающий живот. Выпускник Военно-морской академии, Миуру начинал летать во время войны на D3A, дрался на Соломоновых островах, а у Санта-Круса точно отбомбился над авианосцем «Хорнет». В воздушном бою над Филиппинским морем он был ранен и сбит. Выйдя из госпиталя, подал рапорт о зачислении в отряд камикадзе, но из-за раны до конца войны участия в боевых действиях не принимал. Потом благодаря дружеским отношениям с Минору Генда, командовавшим Силами самообороны Японии, Миуру был переаттестован и прослужил в них двадцать два года, после чего вышел в отставку. Брент перехватывал мрачные взгляды, которые подполковник, пользовавшийся репутацией отважного и искусного пилота, время от времени бросал на Аллена и на него самого: как видно, огонь вражды еще тлел, и Миуру не забыл и не простил американцам свою рану.

Рядом с ним сидел новый командир эскадрильи торпедоносцев подполковник Сусаку Эндо, для которого это тоже было первое совещание на «Йонаге». Происходя из прославленного и древнего самурайского рода, Эндо гордился своими предками. В 1600 году бесстрашный Тонисио Эндо получил титул «наследственного князя» и обширные поместья с тысячами вассалов. В 1610 году, когда в ходе одной из войн против клана Маеда его войска были разбиты в бою, он совершил харакири на ступеньках дворца в присутствии своего сюзерена Ийеасу Токугавы и многочисленных свидетелей. Об этом великолепном жесте отчаяния до сих пор с восхищением говорили в аристократических кругах. Брент не сомневался, что адмирал Фудзита согласился взять Сусаку Эндо на «Йонагу» именно в память о харакири его далекого предка. Впрочем, ходили слухи, что протекцию ему оказал сам император Хирохито.

В 1873 году, после реставрации династии Мэйдзи, для рода Эндо, как и для прочих самураев, лишенных всех прав, настали тяжелые времена. Впрочем, предки подполковника пользовались милостями при дворе и сохранили имения близ Киото. Их положение еще более упрочилось в 1903 году, когда император пожаловал прадеду Сусаку титул маркиза и послал его представлять свою особу на коронации короля Сиама Рамы IV.

Сейчас, разглядывая сидевшего напротив подполковника, Брент невольно поражался его огромным, по японским меркам, габаритам: ростом он был не меньше шести футов, а весил фунтов двести. У него были молодо блестевшие черные волосы, чистая кожа, живые глаза, а точно определить его возраст Брент затруднялся. На вид ему можно было дать лет тридцать пять, но жесткие, глубокие складки, тянувшиеся от носа к углам рта, и морщины у глаз заставляли набросить еще лет пять. Широкоплечий, с бычьей шеей, он двигался с упругостью тренированного атлета, и в глазах у него постоянно тлел недобрый огонек, разгоравшийся ярче всякий раз, когда он с затаенным вызовом взглядывал на Брента. Американец не доверял ему и ждал от него беды.