Атаман

— Я больше не буду, — мальчишка уже чуть не плакал.

Дед Тимка немного остыл и ослабил хватку.

— Дед — Макоша?

— Да…

— Тьфу, ты, — старик от досады сплюнул и отпустил набирающее красноту ухо. — Такой у тебя дед хороший казак, и такой у него внук бестолковый.

Мальчишка молчал, опустив голову и ладошкой потирая оттопыренное горячее ухо.

— Иди домой и скажи отцу, чтоб выпорол. Понял?

— Понял, — мальчишка шмыгнул и попятился.

— Я приду — проверю.

Парнишка кивнул, сорвался с места и сразу же исчез за углом. Дед Тимка нахмурился и покачал головой. Потом он вспомнил, что ему надо торопиться.

— Но, двигай, давай, — старик дернул вожжи.

Конь проигнорировал приказ, вяло махнул мордой и вздрогнул кожей, отгоняя мух. Дед для видимости потянулся за нагайкой. Муром, скосил круглый глаз назад и, заметив движение хозяина, медленно с ленцой тронул с места.

— Совсем разбаловался, — проворчал старик и легко запрыгнул спиной вперед на телегу, — отдохнул и хватит. Делаешь ему хорошо, а он сразу на шею садится.

Телега неторопливо покатилась дальше. Добираться было не близко.

Дом старика Калашникова стоял на отшибе. Крепкий деревянный сруб, обмазанный глиной и побеленный. Над домом возвышался высокий чердак, набранный из неструганных плах, с окошком на фасаде. Вокруг двора, по бокам от высоких дощатых ворот дед поставил сплошной плетень, чтобы птица не выскакивала, да и спокойней так — все-таки в стороне от станицы, ежели что случится, пока помощь подоспеет. А так, все какая-никакая, а защита, от неприцельных пуль укрыться можно. Правда, последнее время черкесы баловать перестали. То ли боятся, то ли поумнели. Впрочем, дед за многие годы жизни бок о бок с горячими соседями составил о них вполне определенное мнение, точно выражавшееся в его понимании русской поговоркой: «Горбатого могила исправит».

Погруженный в неспешные мысли, старик и сам не заметил, как подъехал к воротам своего дома. Спрыгнул на землю, привычно огляделся. Вроде тихо. На своих местах находилось все, что должно находиться. Хотя, один раз дед подозрительно прищурился — небольшой стожок сена, накиданный в стороне от ворот, у основания немного разлохматился. Старик слегка насторожился, но виду не подал и шаг не замедлил. Если кто там и притаился, ни за что не догадается, что обнаружен. Впрочем, дед сам себя тут же и урезонил. «А вообще это и ветер может, или козочка дикая, что это я сразу решил — человеческих рук дело? Наверное, старый стал, потому за каждым кустом черкес и мерещится.» — дед Тимка осторожно и незаметно выпустил воздух через зубы.

— Ладно, — решил, — потом между делом захвачу вилы и будто за сеном подойду — проверю. Береженого, как говорится, бережет. — Он уверенным движением закинул руку за калитку, привычно нащупал засов и потянул его.

Вот уж действительно, если начинает с утра все идти наперекосяк, то одним тычком в живот не ограничится. Во дворе, прямо за воротами первым же шагом он вляпался в коровью лепешку. В доме гремела чугунками жена деда Тимки Пелагея, в углу двора около сенника копошился сын Пантелейка. Он уже больше двадцати лет жил своим двором, а сюда наведывался иногда помочь по хозяйству. Дед коротко задумался: кто же это за коровой недосмотрел, Пелагея или Пантелейка? Обычно корову встречает жена, но связываться с супругой, которая сама была остра на язык и спуску деду не давала, не хотелось. К тому же во дворе находился сын, а, значит, он тоже мог впустить буренку на дневную дойку. Вычислив виновного, дед решительно направился к сеннику.

Пантелей — здоровый казак, на добрых полторы головы выше отца, поправлял ограду у сенника. В этот момент он вкапывал блестящий от сока кленовый столбик на место старого сгнившего. Увидев быстро приближающегося, раздраженно шаркающего испачканной подошвой отца, он выпрямился и с силой воткнул лопату в землю.

— Случилось чего, батя?

Этот спокойный, с заботливыми интонациями голос еще больше вывел из себя деда Тимку:

— А ты не знаешь, да?

— Нет, — покрутил головой Пантелей.

— Корова кучу под калитку наложила, заходите гости дорогие, — мы вас ждем. А если бы не я зашел, а… а Атаман, к примеру?

Пантелей хмыкнул.

— Так не зашел же.

— А я что, по — твоему, кусок дерьма, что ли? Мне, значит, можно? Ну, что молчишь?

Пантелей, немного ошарашенный напором отца, примирительно вскинул руки.

— Да Вы что, батя? Какая муха Вас укусила?

— Муха?! — Отец задохнулся от злости, — я тебе покажу муху.

Он повертел головой в поисках чего-то твердого и, углядев под забором кусок жерди, неожиданно легко скакнул в сторону, подхватил его и, замахнувшись на сына, шагнул вперед.

— Ну, это Вы батя, зря, — Пантелей, показалось, без усилий выдернул из отцовской руки жердь и, размахнувшись, с силой швырнул ее за плетень, — остыньте.

Дед Тимка неожиданно сник, но боевого блеска в глазах не утратил.

— Значит, ты так? Родного отца ни во что не ставишь?

— А, думайте, что хотите.

Пантелей отвернулся и, взяв в одну руку лопату, принялся дальше засыпать столбик, другой рукой придерживая его в вертикальном положении.

Но отец и не думал успокаиваться: