Атаман

В предыдущем кишлаке у многочисленной семьи какого-то важного «духа» мы месили ногами глину с соломой, а потом строили из высохших блоков дом для его родственника. Там Женьке, который вдруг взбрыкнул на хозяина — крепкого афганца лет сорока — Ахматулло, поднявшего на него палку, этот самый Ахматулло сломал руку. Той же палкой. Вот же неугомонная натура. Еще в одном кишлаке, где нас держали как диковинку, чтобы все окрестные жители могли приехать и полюбоваться на шурави, ему разбили голову. Одному презрительно поглядывавшему на нас подростку вздумалось плюнуть на Женьку. Друг, несмотря на связанные за спиной руки, подскочил и дал тому увесистого пинка. А я зацепил ногу рванувшегося на Женьку какого-то здорового «духа». Может, даже нечаянно. Во всяком случае, мне бы хотелось, чтобы со стороны так показалось. Но, похоже, они все поняли неправильно. Что тут началось?! И мне досталось, правда, не так целенаправленно, как товарищу по синякам, но тоже неслабо. Почему-то при раздаче таких «подарков» меня никогда не забывают, хотя я, как правило, почти не принимаю участия в их зарабатывании. Ну, может быть, только самую малость. Признаться, я был бы совсем не против, чтобы как-нибудь упустили из вида, не вспомнили… Помнят, сволочи. Но больше всего достается Женьке. А как нас избили, когда из второго, по-моему, кишлака мы попытались сбежать! Расковыряли щепкой щель побольше на стыке старенькой подгнившей двери и косяка, и ей же по миллиметру отодвинули засов. Тогда нас еще не связывали. Успели добежать до первого поворота дороги. Нагнали на машинах, бросили в пыль. До сих пор страшно вспоминать… Два дня потом вообще подняться не могли. Думал все, сдохнем. Нет же, выжили. Зачем? После того побега мясо я жевать уже не смогу — нечем. Впрочем, нам его никто и не дает. Наш завтрак и ужин — кусок лепешки и кружка воды. О том, что в рационе человека важное место занимает еще и обед, здесь, вероятно, никогда не слышали. Впрочем, о чем это я? Тоже — Человека. Сомневаюсь, чтобы они нас за людей считали.

А ведь и тогда это Женька заметил, что дверь подгнившая. Потом-то мы поняли, что надо было не спешить, подождать до ночи. Нет, рванули днем. Как только дверь открылась, словно разум потеряли. Придурки! Да, с Женькой не соскучишься. И что удивительно, несмотря на то, что нам все время из-за него достается, я нисколечко на него не злюсь. Наверное, потому, что немного даже завидую. У самого духу не хватает на то чтобы сотворить что-то подобное, как, к примеру, в одном из кишлаков сделал Женька — взял и врезался головой в живот новому хозяину, когда тот попытался замахнуться на него ногой. Жаль руки были связаны, а то бы, может, что и получилось. Я тоже успел подскочить, но и только — сбили и… очнулся вечером. Вот такое оно сопротивление без надежды. Да, бессмысленное, но оно в нашем положении единственно возможное, наш единственный сигнал протеста, который мы, а точнее Женька подает им при первом же случае. Ну, а я уже поддерживаю в меру сил. Как получается. В нашей паре «я — Женька», я, несомненно, ведомый. Ну и ладно, за таким, как мой друг не стыдно, быть вторым. Эх, жаль нас ребята из роты разведки, где мы отслужили больше года, сейчас не видят. Если это не героизм, который, как известно, есть презренье к смерти, то тогда что это?

Презираю ли я смерть? Это вопрос сложный. Скорее, я отношусь к ней как смене дня и ночи. Она случиться в любом случае, ну а раз так, зачем об этом думать? Мне по нраву девиз русских офицеров еще царской армии: «Делай, что должен и будь, что будет».