Атаман. Черная месса

Он помнил эти многолюдные сходки людей, проигравших главную в своей жизни войну. Озлобленных на судьбу, с претензиями к бывшим командирам и боевым товарищам, со своими путаными мыслями о том, что делать дальше, как сковырнуть большевиков. Каждый фанатично дорожил своей военной формой и холодным оружием, орденами несуществующей, рассыпавшейся в прах империи под двуглавым орлом.

Но при всем том многие уже давно, с самого известия о расстреле императора и его семьи, не желали считать себя частью России. Готовы были отстаивать интересы только родного казачьего края. А в Москве и Петрограде пусть устраиваются как хотят.

– Никогда казаки не поднимались против своей матери-России, не поднимутся и теперь, – доказывал генерал в насквозь прокуренном зале. – Говорить о казачьей самостийности – значит делать дело Кондратия Булавина, вести их прямою дорогою к виселице. Дело кончится, как в старой песне: «среди поля хоромами высокими, что двумя ли столбами с перекладиною».

– А кто нам стяг самостийный дал, как не вы, ваше превосходительство? Кто его поднял над атаманским дворцом? – напомнил тощий казак с ис- синя-черным чубом и Георгиевским крестом.

– Казакам не быть вне России! – не позволил сбить себя генерал. – Казаки – лучшая жемчужина царской короны. Вынуть их нельзя – они исчезнут, затеряются, будут стерты с лица земли. И не давайте себя убедить, что короны российской больше нет. Большевики убили государя, но у нас есть преемник – великий князь Николай Николаевич.

Про себя он хорошо знал правоту станичника с иссиня-черным чубом. В апреле восемнадцатого, после взятия казаками Новочеркасска, круг «Спасение Дона» пригласил генерала Крайнева на пост временного атамана до созыва Большого войскового круга.

В ту же ночь под аккомпанемент ружейной стрельбы на городских окраинах и глухого буханья пушек со стороны Батайска к нему явилась депутация из десятка офицеров и казаков. Прикрыли двери и завели неожиданные речи: «Господин атаман! Просьба к вам от всего войска, от всех казаков. От этого зависят судьбы Дона, наши жизни… Не надо нам красного флага, замаранного кровью. Но добровольческого, трехцветного тоже не хотим. Они нас покинули. Зачем нам их республика? Дайте нам наш флаг, казачий».

Крайнев не был с ними согласен, но остро чувствовал, что в этот момент собственный флаг может поднять дух войска. Через три дня над резиденцией атамана реял на ветру сине-желто- красный флаг на фоне весеннего неба. На том ветру, которого так не хватало здесь, в зимней Германии, спустя двадцать пять лет.

Тогда впервые он соприкоснулся с самостийными настроениями казаков. И решил не грести против течения, только направить его в нужное русло. «Здравствуй, царь, в кременной Москве и мы, казаки, на Тихом Дону». Казалось, он угадал – к августу удалось освободить всю Донскую область и блокировать с трех сторон Царицын. В сентябре Большой войсковой круг избрал его уже не временным, а полновластным донским атаманом. Из трехсот с лишком человек только один подал голос за второго кандидата.

Теснившиеся вокруг казаки глядели на Крайнева во все глаза. Их возбужденные усатые лица сливались в одно, окрыленное волей к победе. Казалось, никто и ничто не устоит перед этими природными воинами, которые унаследовали боевой дух предков, закалили его в боях Первой мировой.

Был третий час ночи, когда новоизбранный атаман, откашлявшись, начал произносить присягу:

– Клянусь именем Бога Всемогущего перед святым Его Евангелием и Животворящим крестом, перед атаманскими войсковыми знаменами служить Донскому войску не щадя живота своего…

Потом обстановка изменилась. Германская армия, с которой Крайневу удалось наладить отношения, эвакуировалась на запад, подчиняясь условиям капитуляции перед Антантой. Пришлось отступать и казакам. Новые союзники – англичане и французы – потребовали создания единого фронта, подчинения Деникину.

Генерал задвинул подальше собственные амбиции, смирил самостийников и согласился на переговоры. Станция Торговая, трудные многочасовые переговоры под свистки паровозов и лязг вагонных сцепок. Копоть на стекле холодного купе в плохо протопленном вагоне.

Казаки и добрармейцы были глубоко чужды друг другу. На фронте воевали вместе, но на общих тыловых базах в Ростове и Новочеркасске поливали друг друга грязью. Люди Крайнева окрестили деникинцев «странствующими музыкантами», а добровольцы упрекали казаков в сношениях с немцами, смеялись над «опереточными», по их мнению символами, «казачьей державы», называли Всевеликое Войско Донское «всевеселым», а Краснова – «хузяином».