Атаман. Гексалогия

Может, не отлеживаться, взять языка да разговорить его? Пожалуй, так и сделаю, – все воеводе Хабару Симскому помощь.

Я выглянул из окна – по другой стороне улицы шли двое татар. Их выход в город был успешным – за плечами у каждого набитые переметные сумы. Я до половины высунулся из окна, чтобы они увидели мой шлем-мисюрку и халат, призывно махнул рукой:

– Эй!

Татары увидели меня и рванули в дом. Дурачки подумали, что в доме столько добра, что мне одному не унести – решил поделиться.

Как только оба прошли в дверь, я сделал шаг вперед – так как прятался сбоку, за самой дверью, и уколом саблей в спину убил заднего. Сумки его с грохотом упали на пол. Второй обернулся и в недоумении застыл. Окровавленный клинок моей сабли касался его шеи:

– Бросай сумку!

Татарин сбросил сумки на деревянный пол. Он еще не понял – только что звали за добром, и вдруг товарищ его убит, а у горла – сабля.

– По-русски понимаешь? Отрицательно мотает головой. Ничего, у меня ты не только по-русски – по-китайски заговоришь. Есть у меня такой дар – языки развязывать, и все пленные становятся полиглотами.

– Не понимаешь, значит?

Резким взмахом сабли я снял с руки мышцы вместе с рукавом халата. Татарин завизжал. Я приставил клинок к горлу. Визг утих.

– Ну так что, говорить будешь?

– Мала-мала понимай.

– Сколько сабель у татар?

В ответ татарин показал четыре пальца.

– Четыре тысячи?

– Нет – не знаю, как сказать по-русски: темника четыре и хан. Ни фига себе. Темник – это как командир дивизии, у темника десять тысяч сабель, и без компьютера можно посчитать – сорок тысяч всего.

– Кто хан?

– Какой? С нами еще ногайцы, много!

– Сколько много?

– Два темника.

Час от часу не легче. Это значит – еще двадцать тысяч.

– Кто ваш хан, откуда вы?

– Из Казани, хан Мухаммед-Амин. Что-то начало проясняться.

– Пушки есть?

Видно было, что татарин не понял.

– Ну – тюфяки, единороги – как там по-вашему? Наряд пушечный?

До татарина дошло.

– Нет, нет, мы без обоза. – И тут он плотоядно осклабился: – Татары с обозом из набега идут, с добром да полоном.

Ярость на мгновение ослепила, рука дернулась, и татарин упал с разрезанной шеей, зажимая руками рапу. Я ругал себя за вспышку гнева – не все узнал, что хотел, но хоть что-то.

Ох, тяжело Нижнему придется! В крепости не больше полутора тысяч человек дружины, ополчение городское, малообученное – еще тысяча, пусть две наберется, стражники городские – человек полета; то да се – в куче не более чем три тысячи, а басурман – шестьдесят тысяч. Пока одна их часть будет штурмовать крепость, другие будут отдыхать и город и окрестные деревушки – Ляхово, Гордеево, Ольгино, Ближнеконстантиново – грабить. Да ту же Кузнечиху, где я бронь заказывал. Плохо, даже очень плохо. Сколько детей осиротеют, сколько в плен попадут, чтобы в голоде, побоях, непосильном труде погибнуть в рабстве!

К воеводе надо пробиться, предупредить, если не знает, что сила огромная собралась. Успел ли гонца послать в ближние города? Слишком далек Нижний от Москвы, чтобы оттуда помощи ждать. Да и когда она придет, помощь та? Пока рать соберут, пока доскачут – две недели самое малое. А учитывая нашу русскую неразворотливость – то и поболее.

Едва дождавшись сумерек, я направился к крепости, не снимая татарского халата и шлема-мисюрки: все-таки какая-никакая маскировка. Подошел к стене у оврага, где татар не было, и прошел сквозь стену. Направился по стене к Тайницкой башне. Татарский халат и шлем-мисюрку я благоразумно снял и бросил с наружной стороны стены. Навстречу мне от башни выдвинулся воин с копьем.

– Кто таков, почему здесь?

– Воеводу ищу, ополченец городской. Караульный приблизился:

– Так я тебя знаю, ты бился с Егором.

– Было такое, – подтвердил я.

– Вниз иди – там воевода, только если дело не срочное – не подходи, зол он зело.

Зело не зело, а доложить о противнике надо. Хабар стоял на земле, в окружении ополченцев, что-то им объясняя и показывая рукой на башни. Я протиснулся поближе.

– Воевода, поговорить надо.

– Говори.

– Наедине.

Воевода нахмурился, но, немного меня зная, понял, что разговор важный и не очень приятный. О приятном я сообщил бы громогласно.

– Хабар, – прости, отчества не знаю, – пленного я взял, попытал немного. В набеге сорок тысяч татар казанских и двадцать тысяч ногайцев в союзниках. Воевода аж крякнул с досады.

– Правда ли?

– За что купил – за то продал, но, похоже – правду говорил.

– Хорошо, что наедине сказал, эти бы в панику ударились, – он кивнул на ополченцев.

– Гонцов послал ли? Хабар помялся.

– Не успел, врасплох застали. Ничего, стены крепкие, пороха много, рвы глубокие. Даст Бог – отсидимся.

– Из города я пришел, много беженцев в лес уходят.

– Правильно делают, у нас продуктов на месяц только хватит, не могу лишние рты кормить. Весь урожай пока в деревнях, не успели доставить. – Воевода с досады сплюнул. – Только никому не говори, – тебе сказал, потому как муж ты справный. А не возьмешь ли ополченцев? Будешь войсковым атаманом. У них разброд один.

– Нет, уволь, Хабар. Помогать буду, чем смогу, но не начальник я.

– Жалко.