Атаман Платов

После удачного похода к Азову, где засели турки, казаки возвращались, нагруженные богатыми трофеями. Ехали левобережьем. Напротив урочища повстречался лодочник. За небольшую мзду переправил их добро и одежду, а сами казаки, раздевшись донага, переплыли через Дон вместе с конями.

— А не выпить ли по чарке перед расставанием? — предложил один.

— Как в душу глянул, — ответили ему.

И уже готовили уху да закуску под крепкое вино. После нелёгкого похода помянули казаки погибших товарищей и делились радостью ратных побед. И никто не заметил наблюдавших за ними из зарослей камыша людей. Не ускользнула от всадников из разбойного отряда богатая казачья справа, добрые кони, туго набитые перемётные сумы.

Захмелевшие казаки заснули крепким сном. А потом у погасших костров обнаружили хладные тела удальцов, так и не доехавших до родных куреней…

Сидели мальчишки и, раскрыв рты, слушали рассказ. Неподалёку таинственно шумела роща, храпели кони да слышались глухие удары копыт. Ночь походила на ту самую, о которой вёл рассказ старец…

Утром же с платовским Воронком произошло непоправимое. С путами на ногах он упал в глубокую яму. Что-то хрустнуло. Конь попытался подняться, но задние ноги не слушались. Воронка не стало.

— Ты что же не уследил? — грозно нахмурился отец, узнав печальную весть. — Такого коня потерять…

Конь был семейной гордостью. На скачках не раз выходил победителем. Многие казаки откровенно завидовали отцу, торговались.

Матвея грызла тревога. Не придёт на скачках первым, не жди от атамана милости, не примет на службу в Войсковую канцелярию.

— Как же теперь, батяня? Неужто всё пропало? Отец только дёрнул ус.

Через месяц он привёл в конюшню нового жеребца: серого, норовистого, с диким блеском в круглом глазу.

— Ну вот, Матюшка, привыкай к Серому. На нём придётся скакать.

Сын едва удержался, чтоб не заплакать от счастья. Проглотив подступивший к горлу комок, сказал:

— Подожди, батяня. Вырасту, так не такого я коня взращу…

Думал ли двенадцатилетний мальчишка, что его слова станут вещими. Пройдут годы, и Матвей Платов — атаман Войска Донского — немало приложит сил, чтобы создать на Дону конезавод, где будет выращена особая порода коней, в которой соединятся точёная грация арабского скакуна и выносливость дикой скифской лошади. Эти кони станут верными товарищами лихих казаков в их нелёгких ратных походах.

Как-то атаман вызвал старшину Платова.

— Пойди-ка, Иван Фёдоров, погутарим насчёт чада твоего.

Они вошли в просторный кабинет атамана. Тот сел за стол, подвинул толстую книгу в кожаном переплёте. Платов навытяжку стоял, предчувствуя недоброе.

— Так сколько лет твоему отроку?

— Да вроде бы пятнадцать, — ответил старшина.

— Пятнадцать, говоришь? А вот тут записано другое. — Атаман коснулся ладонью лежащего на столе фолианта. — По метрической книге нашей церкви святого апостола Петра и Павла сказано… — Он полистал, нашёл нужную страницу и, водя по ней пальцем, произнёс: — Нумер двадцать второй означает, что у старшины Ивана Фёдорова Платова, стало быть, у тебя, родился восьмого августа (здесь и далее старый стиль) одна тысяча семьсот пятьдесят третьего года сын Матвей… Понятно?

— Понятно, господин атаман.

— Стало быть, твоему отроку ноне исполнится только тринадцать лет, а не пятнадцать, как ты сказывал.

Старшина стоял со взмокшим от пота лицом. Он знал, что атаман терпеть не мог, когда кто из казаков пускался в ложь.

— Виноват, запамятовал… Да и дюже вымахал он. Пятнадцать дашь. И грамоте обучен: читать могет и пером владеет.

— Что вымахал, то да, — согласился атаман. — Но после того, что ты сбрехал мне целых два года, нет тебе моего обещания. Было, а теперь нет.

— Да я уж и справу казачью ему приготовил, — сказал, будто в оправдание, старшина.

— Справу? Справу-то сделать не трудно. Вот вырастить настоящего казака нелегко.

Атаман Ефремов был строгим и самолюбивым. На Дону считал себя безграничным хозяином. Принял он власть от отца, Данилы Ефремова. Тот испросил сию должность для сына у самой императрицы Елизаветы. В Указе императрица отметила, что, вступив в атаманство, сын должен действовать по ордерам и наставлениям отца, которому присваивала чин генерал-майора. По тому времени это была величайшая для казака милость.

За Ефремовым числились многие тысячи десятин земли, хутора, мельницы, хлебные амбары, десять тысяч голов лошадей, сады. Всё это перешло в наследство сыну, Степану Ефремову.

О нём, несмотря на высокое положение, ходила дурная слава. Избалованный властью, атаман был непреклонным в своих желаниях. Женатому ему вдруг приглянулась дородная и разбитная казачка Меланья, лоточница с черкасского базара. Чувства атамана взыграли столь рьяно, что он пожелал на ней жениться. Но мешала законная жена. И она исчезла. Ходили разные слухи: одни утверждали, что убежала от жестокого мужа тайком с заезжим купцом, другие говорили, что сам атаман отправил её в отдалённый монастырь, а третьи недвусмысленно кивали на Дон: у Черкесска он глубокий. Всё это говорилось промеж себя, потому что боялись навлечь гнев Ефремова.