Атаман Семенов

— Да-да, — увидев это, с напором произнес Меркулов. — Возьмите два комендантских взвода, по паре обойм к винтовкам, два пулемета — по одному на каждый взвод, садитесь на крейсер береговой охраны «Лейтенант Дыдымов» и отправляйтесь в море встречать Григория Михайловича.

— Атаман этот крейсер шашкой изрубит. Лихой человек.

— А вы его — из пулемета, из пулемета! Не знаете, как шашку ломают о пулеметный ствол? Ах, полковник! Да еще пусть оба взвода передернут затворы у винтовок. Знаете, какой это прекрасный звук, а? На похмельную голову действует лучше холодного шампанского. Семенов быстро скумекает — раз солдаты передергивают затворы винтовок, значит, лучше вести себя тихо. Он разом протрезвеет.

— Семенов трезвым не бывает. — На лице фон Ваха появилось сомневающееся выражение.

— Ничего, когда речь пойдет о жизни и смерти — или — или, — разом хмель улетучится, — взгляд Меркулова сделался жестким, — станет трезвее стеклышка.

— Задача ясна. — Фон Вах поднялся с кресла, подождал несколько секунд — вдруг военный министр скажет что-нибудь еще — министры, они ведь на то и министры, чтобы делать многозначительные паузы, но Меркулов молчал, и фон Вах, щелкнув каблуками, откланялся.

Выйдя на улицу, невольно удивился яркому свету, ударившему ему в глаза — на веках даже вспухли слезы, — запоздало зажмурился. В кабинете Меркулова было сумеречно, как вечером, а здесь — солнце, полно жизни, толкотни, желаний, запахов, криков, говора, и так предстоящая миссия показалась фон Ваху противной, что ему захотелось плюнуть на все, сбросить с себя военную форму, переодеться в штатское и нырнуть в какой-нибудь подвальный кабачок, там за стопкой коньяка завести разговор с местными интеллигентами... О чем он будет с ними говорить? Да о чем угодно! Может же Спиридон Дионисьевнч писать о чем угодно. Об ужении крупной камбалы на донную удочку с бастионов Русского острова, о сокращении продолжительности жизни среднестатистического русского мужика, округленный до нулей возраст которого равен всего пятидесяти годкам, о вкусе икры морских ежей, которая нисколько не уступает паюсной икре — японцы в своих ресторациях подают роскошную ежовую «кашу», о моде на сатиновые сарафаны и женщин с аппетитными полными бедрами.

Прошло несколько минут, и желание «отвязаться» у фон Ваха исчезло. Он остановил извозчика и поехал в порт искать крейсер береговой охраны «Лейтенант Дыдымов».

На рассвете тридцатого мая Семенов поднялся в судовую рубку «Киодо-Мару». Капитан стоял рядом с рулевым и спокойно посасывал какой-то обмылок, отдаленно напоминающий трубку. Увидев атамана, капитан выудил обмылок изо рта, поинтересовался глуховатым, лишенным всякого выражения голосом:

— Господину генералу не спится?

Капитан знал полсотни слов по-русски, еще — несколько готовых, довольно неумело слепленных фраз, которые постарался заучить так, чтобы они звучали не по-японски, а по-русски, без сюсюканья, и в этом почти преуспел, иногда те, с кем он говорил, удивленно приподнимали брови: надо же, как здорово желтоголовый чешет по-нашенски; атаман Семенов знал полсотни слов по-японски, полсотни по-китайски и хорошо — монгольский язык, так что худо-бедно объясниться с капитаном они могли.

— Сна ни в одном глазу, — признался атаман.

В другой раз он вместо ответа на подобный вопрос рявкнул бы на этого капитанишку так, что кривая трубчонка его улетела бы хрен знает куда, за окинавские пальмы, но сегодня Семенову было не до пустяков, он сдерживал себя — ему предстояла встреча с Владивостоком.

Ох и неверный, ох и хитрый же, блудливый и жеманный город! Будто и не русский он вовсе.

Справа по борту медленно проползала длинная каменная гряда — пустынный остров, очень опасный для тех, кто редко плавает в здешних водах — стоит только взять немного в сторону, и в корпусе любого, даже бронированного военного судна образуется дырка. Семенов раздраженно повел головой в сторону — воротник кителя защемил горло.

— Когда будем во Владивостоке? — спросил он.

— В семь тридцать утра.

— О, значит, мы уже на подходе. — Семенов отогнул рукав кителя, посмотрел на ручные часы.

— Да, на подходе.

Опасная каменная гряда медленно отступила назад, ее накрыла волна «Киодо-Мару»; капитан оглянулся, провожая волну глазами, потом также посмотрел на часы — они показывали четыре тридцать утра. Солнце еще не встало — оно лишь умывается за кромкой горизонта, в низких, прилипших к воде облаках, напомнивших капитану деревню, в которой он родился; там, в деревне, над макушкой горы, где белеют аккуратные рыбацкие домики, всегда висели точно такие же облака, оторвать их от горы не мог даже ураган, и облака, и кромка моря были обычно окрашены в ядовитый красный цвет. Капитан вздохнул — он скучал по своей родной деревушке, названной по японскому обычаю красочно и романтично; «Розовое перо фазана на побегах молодого бамбука», русским прелести такого названия никогда не понять... Капитан постучал пальцем по стеклу часов и неожиданно предложил Семенову;

— Вы поспите немного, господин генерал... Когда мы будем подходить к Владивостоку, я вас разбужу.