Атаман Семенов

Стрелки часов показывали пятнадцать минут четвертого.

Ночь прошла тихо, а вот утром, в предрассветном туманном сумраке, на берегу раздалась частая стрельба.

Семенов закряхтел, поднялся с постели и переместился в каюту Таскина:

— Уж не Цебен ли наш попал в молотилку? А?

— Нет. Цебен уже далеко. По моим подсчетам, он два часа назад пересек городскую черту. — Таскин зевнул и так выразительно посмотрел на атамана, что тот только крякнул и громко хлопнул дверью каюты — еще немного, и дверь от удара вылетела бы из проема.

— Ну, Таскин, ну, Таскин! Совсем обнаглел!

Пулемет на берегу ударил снова, прострочил вдоль кромки берега, достал до воды — на шхуне было слышно, как пули с жирным чавканьем всаживаются в беспокойную морскую рябь, — на пулеметное гавканье поспешно отозвались две винтовки, затем трижды ударил маузер — раз за разом вогнал в воздух три раскаленные свинцовые плошки и смолк.

Что-то там происходило, но что, отсюда, с рейда, невозможно было понять. Впрочем, Семенов за свою жизнь мог не опасаться, Буйвид ночевал здесь же, на шхуне, на берегу находились его казаки, прочесывали проулки и тупики, в нескольких местах на всякий случай вообще были выставлены засады — вдруг кто-нибудь попадется в эту сеть? И все-таки, когда на берегу бьет пулемет, способный достать до шхуны, — это тревожно.

Семенов вспомнил, что жена дала ему с собою пузырек брома — она всегда навязывала атаману это успокоительное, даже когда он выезжал на фронт под Читу, где шли костоломные бои, и то брал его с собою.

— Возьми, Григорий, — едва ли не со слезами упрашивала она, — хорошее лекарство. Снимает усталость, нервные тики, дрожь. Дергаться меньше будешь. Возьми!

Правда, после капель этих Семенов чувствовал себя полумужчиной — не тянуло смотреть даже на хорошеньких задастых официанток, обслуживающих его стол, но зато спал он действительно хорошо. Даже в грохочущем стальном нутре бронепоезда, где всякий звук усиливается многократно и где человек чувствует себя как в большой консервной банке, он с бромом спал очень хорошо... Цель, вернее, несколько целей, которые жена ставила перед собой, были достигнуты.

Он вздохнул, достал из модного фанерного чемодана, украшенного эмблемой крупного парижского магазина, пузырек брома и накапал себе целую ложку. С отвращением выпил и, натянув на голову подушку, завалился спать. Засыпал он с единственной мыслью: как только проснется, снова послать к морякам Буйвида — пусть поэнергичнее потолкает их локтем в раздобревшие бока. Если с Унгерном удастся связаться раньше, чем до него доберется Цебен, будет сэкономлено много времени.

Утром стало известно, что за стрельба вспыхнула на берегу. Оказалось, банда мазуриков, вооруженная несколькими винтовками и маузером, попыталась ограбить пароход, прибывший из Сингапура с колониальными товарами — индийским шелком, дешевыми золотыми цацками, добротным чаем и традиционными восточными приправами. Мазурики хотели взять золото и почти уже взяли, да помешали казаки Буйвида, сидевшие в двух засадах.

Мазурики огрызались яростно, и хорошо, что у казаков был пулемет, он все и решил... Половина банды осталась лежать на причале.

Буйвид без всяких команд сладко заснувшего под утро атамана смотался к морякам, но новостей не было, и он эту грустную весть привез на «Киодо-Мару».

Отсутствие связи наводило на печальную мысль: Унгерна нет ни в Урге, нет даже в Монголии, он выступил на Байкал, на Мысовск.

Эх, переиграть бы все, повернуть бы Унгерна назад, заставить его двинуться на Гродеково, а оттуда — на Владивосток.

И вообще — затормозить бы время, повернуть его вспять, возвратиться хотя бы дней на десять в прошлое, к точке отсчета, с которой все началось. Но чего не дано, того не дано.

Первым вопросом, соскользнувшим у атамана с языка, когда он проснулся, было:

— Ну что там от Романа Федоровича? Срочно надо послать к морякам Буйвида — пусть тряхнет мокропутных!

Таскин, незамедлительно, как по мановению волшебной палочки, появившийся в каюте атамана, развел руки в красноречивом жесте:

— Новостей от Романа Федоровича никаких. Буйвид уже побывал у моряков.

Семенов помял пальцами виски, затылок, переносицу, пошлепал себя по щекам, освобождаясь от остатков сна.

— М-да. Это называется — подтереть пальцем задницу. Ох и вонять же будут братья Меркуловы, когда узнают, что мы не так сильны, как они себе представляли. Вот покуражатся вонючки.

— Покуражатся, — согласился с атаманом Таскин.

— Что посоветуешь?

— Только одно — вступить с Меркуловыми в переговоры.

Семенов досадливо потеребил пальцами усы, выбил из горла в кулак хрипоту, откашлялся. Он соображал.

— Не хотелось бы, — наконец произнес он.

— Но выхода другого нету. — Таскин вновь развел в красноречивом жесте свои маленькие, хорошо ухоженные руки. — Главное сейчас — зависнуть на несколько дней в том состоянии, в котором мы находимся, а там все станет ясно... Там будет полная ясность.

— Зависнуть, зависнуть, — пробормотал атаман недовольно. — Ты прямо циркач какой-то, Сергей Афанасьевич.