Атаман Семенов

Но были и удачи, жизнь ведь — полосатая штука, за темными полосами обязательно следуют светлые: на станцию Маньчжурия неожиданно прибыл транзитом из Сибири итальянский батальон, сформированный из пленных. Командовал батальоном майор со звонкой фамилией Гарибальди. Семенов незамедлительно пригласил его на обед в лучший ресторан города. Майор оказался человеком обаятельным, податливым, все понимал с полуслова. Спешить ему было некуда, на родину возвращаться было еще рано, ведь Первая мировая война не закончилась и соотечественники майора молотились на различных фронтах до изнеможения, поэтому Гарибальди решил поступить на службу к Семенову.

Формирование огромной семеновской армии продолжалось.

Вернувшись вечером в номер гостиницы, есаул положил перед собой лист бумаги и написал на нем: «Мои враги (декабрь 1917 г. — январь 1918 г.)». Задумчиво погрыз кончик ручки. Тяжелая это штука — писанина. Потом решительно провел под заголовком одну линию, за ней другую и третью. После скобок поставил восклицательный знак, через минуту добавил еще два знака. Снова подумал о том, что пером царапать — не шашкой махать. Дело это тяжелое. Поставил цифру один и написал: «Генерал Хорват плюс маньчжурская общественность».

Впоследствии из-под пера Семенова появились такие строки: «Мои отношения с генералом Хорватом состояли из сплошных недоразумений, т. к. генерал, дороживший своей дружбой с китайцами, весьма косо смотрел на мою работу среди монгол, вызывающую острое недовольство китайских властей».

Следом Семенов вывел цифру два. Задумался.

В дверь раздался тихий, какой-то излишне аккуратный стук. Есаул посмотрел на револьвер, лежавший в стороне от бумаг, сунул его под расстегнутый китель за ремень и тихо прошел к двери. Рывкам открыл. За дверью стоял морщинистый, с улыбкой от уха до уха китаец. Поклонился Семенову в пояс:

— Мозет, каспадина хоцет цаю?

Семенов резко захлопнул дверь и уже из-за нее проговорил:

— Не надо, бачка!

Снова сел за стол. Цифру два обвел кружком и написал: «Китайцы».

Когда Семенов всерьез занялся писательством, он заметил по поводу китайцев: «Вторая группа, опасавшаяся меня и старавшаяся помешать созданию моего отряда, возглавлялась тогдашним командующим китайскими войсками в Маньчжурии. Он поверил заявлению большевиков об отказе их от прав России на КВЖД и смотрел на меня, как на препятствие к полному подчинению Маньчжурии китайской администрации. Отношения с ним так и не наладились, и только замена его другим генералом разрядила остроту обстановки...»

Семенов вывел цифру три и, не раздумывая ни секунды, стремительно, заваливающимся от быстроты вправо почерком написал: «Большевики».

С большевиками ему было все ясно: они есаулу Семенову — враги до гроба.

-...Следом за Маньчжурией Семенов разоружил гарнизон в Хайларе, где находилась железнодорожная бригада и конные части Корпуса пограничной стражи. Все было сделано по тому же сценарию, что и в Маньчжурии.

Китайские военные в этот раз восприняли разоружение . болезненно, но виду не подали. А вскоре барон Унгерн, которого Семенов назначил комендантом Хайлара, был ими арестован. Сделали это китайцы по-восточному, с улыбкой...

В Хайларе на сторону Семенова перешла конная сотня штабс-ротмистра Межака и двести пятьдесят человек баргутов[44] — монголов, живущих в Барге, а с правителем Барги, киязем Гуйфу, Семенов был знаком давно и поддерживал добрые отношения. Из баргутов Семенов образовал дивизион — первую полновесную боевую единицу, вошедшую в состав Монголо-Бурятского полка.

Унгерн взял с собою сто пятьдесят человек из этого дивизиона и переместился на следующую станцию КВЖД — Бухэду. На перроне Бухэду его встретили кланяющиеся, улыбающиеся китайцы, угостили стопкой рисовой водки и каким-то сладким, начиненным курятиной пирожком. Унгерн стопку опрокинул лихо, остатки — несколько капель — выплеснул себе на ладонь и смазал усы, затем съел пирожок и выжидающе глянул на китайцев. Произнес довольно:

— Ох, хорошо!

— Харасо, харасо, — закивали китайцы. — Это мы у русских науцились так встрецать дорогих гостей — воткой и хлебом. Мы люпим российские обыцаи. А вы?

— И мы любим, — подтвердил Унгерн.

— Поэтому, согласно российским обыцаям, просим позаловать на опед к нацалытку насего гарнизона.

И Унгерн пошел на обед. Сделал ошибку — ему показалось, что обстановка благодушная, располагает к милой беседе на международные и прочие темы, он размяк и принял приглашение.

Начальник гарнизона оказался очень приятным человеком. Это был рослый китаец с широким лицом и большой лысиной, которая у него смыкалась с затылке. Стол был накрыт в темной комнате, завешенной бамбуковыми шторами. Хозяин поклонился Унгерну и указал на стул:

— Прошу!

Унгерн сел, огляделся.

— Славно у вас тут...

— Да-а, — неопределенно отозвался китаец, — тепло.

— И тепло, — согласился Унгерн.

Солдат перед ним поставил чашку с теплой водой, заправленной несколькими дольками лимона, протянул полотенце. Унгерн вымыл руки. Похвалил:

— Хорошее дело. В походах мы обычно снегом обходимся.