Атаман Семенов

— Мы тоже, — произнес начальник гарнизона ровным приятным голосом. Русский язык он знал прилично — видимо, давно работает в зоне отчуждения КВЖД, — в разговор включался охотно, но на гостя поглядывал исподлобья, настороженно, и этот его взгляд рождал в Унгерне неясную тревогу. Впрочем, это неприятное ощущение вскоре пропало — раза два шевельнулось что-то в душе, и только...

Подали куриную похлебку, заправленную острым соусом.

— Люблю китайскую кухню! — искренне проговорил Унгерн, ухватил полотенце, которым только что вытирал руки, и заткнул его за твердый стоячий воротник кителя.

— Китайская кухня — хорошая кухня, — подтвердил начальник гарнизона, глянул остро на гостя и тут же прикрыл глаза тяжелыми, складчатыми, как у черепахи, веками. Лысина его при свете двух ярких ламп блестела будто лакированная. — Лучшая кухня в мире.

— Самая изобретательная, — поправил Унгерн, — изобретательнее кухни, чем китайская, в мире действительно нету.

Едва была съедена куриная похлебка, как в комнату вошел высокий молодой офицер и что-то сообщил начальнику гарнизона. Унгерн пожалел, что не знает китайский язык, но тем не менее в певуче-лающих словах неожиданно обнаружил что-то угрожающее для себя.

Так оно и оказалось. Начальник гарнизона поднялся из-за стола и вежливо поклонился Унгерну:

— Обед окончен.

Тот растерялся:

— Ка-ак? А второе?

— Второго не будет. Вы арестованы. Отряд ваш разоружен. Все сто пятьдесят человек.

Унгерн выматерился, выдернул из-за воротника полотенце и швырнул на пол. Офицер немедленно наставил пистолет на барона.

— Гостеприимные же вы люди, оказывается, господа китайцы, — произнес Унгерн удрученно.

— Такими нас сделали вы, русские, — немедленно парировал начальник гарнизона.

Через полчаса о происшедшем стало известно Семенову — телеграфная связь между станциями продолжала работать, ее поддерживали всеми силами; одно было плохо — если мороз перегибал палку, нырял за отметку сорок, провода, какую бы слабину ни имели, натягивались, как струны на гигантском музыкальном инструменте, и с тихим стоном лопались. Очень часто сразу в нескольких местах. И тогда в тайгу, отчаянно матерясь, укатывали на ручной дрезине связисты — железная дорога без связи существовать не могла.

Несколько минут Семенов постоял молча у окна, глядя, как два мукденских купца в толстых бархатных халатах, подбитых изнутри бобровым мехом, и в роскошных рысьих малахаях, из-под которых сальными темными прутиками выползали, устремляясь к поясу, длинные тонкие косички, пытались войти в русскую ресторацию с песенным названием «Сопки Маньчжурии». Купцы были толстые, бокастые, денег у них в карманах было набито много, это еще более увеличивало их бокастость, и оба хотели услужить друг другу, но из этих благих намерений ничего не получилось; купцы застряли в дверях.

Хмурое выражение, припечатавшееся к лицу Семенова, исчезло. Он приложил палец ко лбу и произнес внезапно загустевшим басом:

— О! — Накинул на себя шинель и поспешно выскочил на улицу, дважды повторив про себя пресловутое «о»: — О! О!

Это означало: Семенов придумал, как надо действовать, чтобы выручить Унгерна с его безмозглыми цириками, так бестолково угодивших в лапы к коварным китайцам.

Есаул приказал подогнать к воинской платформе два товарных вагона, на которых были установлены чугунные печки, и открытую платформу. На нее поставил колеса от обозной двуколки, велел водрузить на них обычное бревно и накрыть эту декорацию брезентом. По виду она напоминала орудие. В теплушки Семенов загнал по тридцать баргутов, товарищей тех солдат, что сопровождали Унгерна, велел посильнее раскочегарить печки-буржуйки, чтобы солдаты не замерзли по дороге, и гнать в Бухэду. Сам же есаул отправился на станционный телеграф, которым заправлял старенький интеллигентный связист с хрящеватыми крупными ушами, украшенными железными дужками очков, буквально вросшими в кожу.

— Отстучите телеграмму начальнику гарнизона станции Бухэду, — велел он старичку.

— Сей момент! Сей момент! — засуетился тот около аппарата, покрутил озабоченно головой; — Совсем обнаглели китаезы! Раньше они себя так не вели.

— Текст следующий: «Прошу немедленно освободить моих людей и вернуть им оружие. В противном случае бронепоезд, высланный в Бухэду, разгромит и станцию и поселок».

Телеграфист отстучал текст, выжидательно поднял голову:

— Подпись ставить?

— Обязательно. Подпись такая: «Военный комиссар Временного правительства по Дальнему Востоку Семенов».

Получилось очень внушительно, это подтвердил и старичок, он покивал довольно, одобрительно и произнес:

— Оч-чень хорошо!

Через два часа Семенова позвали на станционный телеграф. Старенький связист, победно улыбаясь, протянул ему узкую бумажную ленту — начало разговора с абонентом, находящимся по другую сторону «электрической проволоки».

— Станция Бухэду.

На той стороне «проволоки» находился сам Унгерн. «Меня освободили», — сообщил он.

— Отстучите вопрос: «Солдатам оружие вернули?»

«Так точно, — ответил на вопрос Унгерн, — начальник гарнизона станции Бухэду приносит извинения».

— Спросите: «Что намерены предпринять?»