Атаман Семенов

— Обижаете, господин. У нас подворье хоть и трехразрядное, а самовар — с девятью медалями.

Пока Семенов тер «зеленкой» ремень и наводил блеск на бритвенном лезвии, пока чистил зубы порошком, сдобренным ментоловым маслом, пока растирал полотенцем шею и грудь, прошло минут тридцать. Неожиданно в двери раздался стук.

— Самовар? Так быстро? Вот молодец! Входи!

Услышав стук, с кровати поспешно вскочил Тирбах, протер пальцами глаза. Удивился:

— Никак, я проспал?

— Нет-нет. — Семенов осадил его ладонью и, поскольку стук прозвучал повторно, открыл дверь. Невольно сморщился: как же он не сообразил, что у того славного парня руки должны быть заняты самоваром, стучать он никак не может — если только пару раз бухнуть ногой... Но это — совсем иной стук.

На пороге стоял плечистый паренек в гимназической шинели.

— Я хочу вступить в вашу армию, — сказал он.

— Зачем?

— Чтобы бороться с большевиками.

— Откуда такая ненависть к большевикам?

Голос парня задрожал, налился чем-то звонким и горьким одновременно.

— Они в Екатеринбурге убили моего отца.

— Сколько тебе лет?

— Шестнадцать,

— Хорошо, пройди в коридор, подожди меня там, я сейчас оденусь.

Едва Семенов достал китель и застегнул его на несколько пуговиц, как в коридоре раздался топот, крики, что-то рухнуло, от грохота деревянный пол даже задрожал, дверь распахнулась, и в номер ворвался полицейский — дюжий, кудрявый, небитой на одно ухо фуражке, на которой блестели хорошо начищенные мелом металлические цифры, обозначавшие номер околотка, в котором служил молодец, и — к Семенову:

— Вы арестованы!

— Чего-о? — не поняв «намека», протянул есаул. Глянул на погоны полицейского — обычный служивый, ни одной лычки, ни одной звездочки, а в России испокон веков было положено, чтобы офицера арестовывал офицер старше по званию, рядового — унтер.

Следом за кудрявым полицейским в номер втиснулись еще семь человек, один за другим.

— Вы арестованы! — что было силы гаркнул кудрявый, обдал есаула духом женьшеневой водки и начесноченного сала.

Семенов, не долго думая, впечатал свой кулак под глаз кудрявого. Выкрикнул азартно, как некогда в детстве, в нору кулачных боев:

— Тирбах, бейте их!

Ошеломленный Тирбах сидел на постели и крутил головой, не веря увиденному. От одного удара кудрявый устоял на ногах, и тогда Семенов с хаканьем, как настоящий боксер, всадил ему кулак под второй глаз. Кудрявый рухнул на пол. Семенов устремился на второго налетчика — белобрысого, курносого рязанского Ваню, который стоял опустив руки и недоуменно хлопал глазами, ударил его с лету, коротким прямым тычком в разъем грудной клетки; курносый клацнул зубами, захватывая ртом воздух, и, по-птичьи взмахнув руками, повалился на своего товарища, стоявшего у него за спиной. Тот ухватил Ваню под мышки, удержал на весу, но сделал только хуже — Семенов вновь всадил кулак в живот рязанцу, у которого даже печенка нехорошо екнула от удара, это есаул услышал отчетливо. Ваня обвис на руках товарища. Семенов, не долго думая, атаковал и «благодетеля» — через голову рязанца ткнул его кулаком — раскровянил и нос, и верхнюю губу. Прорычал грозно, брызгая слюной:

— Кто вас прислал ко мне, сволочи?

Тем временем опомнился Тирбах и с криком «Ах вы, полицейские хари!» налетел на непрошеных гостей.

Через несколько минут Семенов и Тирбах разоружили всех семерых полицейских и загнали их в каморку, расположенную под лестницей, где дворник хранил метлы. На дверь каморки Тирбах навесил замок.

Семенов вернулся в коридор:

— Гимназист, ты где?

— Здесь!

Из бокового отсека показался гимназист, Семенов перекинул ему револьвер, отнятый у одного из полицейских:

— Держи! И если хоть одна из этих бандитских рож вылезет из каморки, стреляй прямо в рожу. Никого не бойся! Ни единого человека!

Семенов поспешно натянул на себя плащ, на голову — шляпу, подошел к окну, отогнул занавеску и едва не заскрипел зубами: вся площадь у «Харбинского подворья» была запружена полицейскими. Выругался. Услышал в коридоре тяжелые шаги — это в номер возвращался подъесаул Тирбах.

— Григорий Михаилович, от полицейских шкур — темно в глазах.

— Вижу. Но нам они ничего не сделают.

У выхода Семенова остановил полицейский офицер — усатый молодой человек с темным румянцем на щеках — признак отменного здоровья.

— Вам отсюда выходить нельзя, — сказал он.

— Чего-о? — рассвирепел Семенов, лицо у него дернулось.

Ударом кулака он свалил офицера с ног, выскочил на улицу и, оскользнувшись на тонкой черной наледи, едва не полетел на землю.