Атаман Войска Донского Платов

Семья все это время, весь год, жила как на иголках. Вслед за чумой пожаловал голод. Казаки роптали. Осенью затихшее было следствие вспыхнуло на Дону с новой силой в связи с пугачевским возмущением. Панин, недоброжелатель ефремовский, говорил на Государственном совете: «Если бы атаман Ефремов впору схвачен не был, имели бы всю Кубань на плечах». Васька Машлыкин уехал в Санкт-Петербург доказывать, что верны донцы царице.

Облетевшая Меланья Карповна только плакала и вздыхала:

— О, Господи! Когда ж это кончится?

Глава 4 ПОДВИГ ПЛАТОВА

Матвей Платов, попавший в случай и получивший в восемнадцать лет без видимых усилий и особых заслуг в командование полк, воспринял это без удивления, как должное. Велика важность! У отца свой полк, у него — свой. А как иначе в войсковые атаманы выйти?

Привычка верховодить черкасской детворой помогла. Он орал за упущения, поощрял за усердие. Знал, кому что поручить. Теша тщеславие, покрасовался перед пятью сотнями (казачьи полки имели тогда пятисотенный состав). Единственно, что смущало, — полковая отчетность. Каждый новый срок собирал Матвей сотенных командиров, делили они при нем положенные суммы, писарь писал, а Матвей, напрягшись, подписывал. О своем содержании он не заботился. В донском полку командир голодать не будет. Лишь бы казаки не роптали. «А там, — мечтал, — выучусь грамоте».

Казаки пока не роптали. Набрали их в полк с верхних речек, с Цимлы и выше, с Пяти Изб, с Трех Островов[54], многие — старой веры. Платова они не знали. Догадывались, что чей-то сынок.

После суеты и блеска главной квартиры началась жизнь скучная, полковая. Крым даже при новом союзном хане Саиб-Гирее такую ораву прокормить не мог. Полк Платова загнали в Берды, на нудную кордонную службу, охранять на всякий случай старые земли от вновь покоренных татар. «Время — целое беремя». Облетев ближние кордоны и смотавшись на дальние, заваливался Матвей спать или слушал бесконечные рассказы в полковой избе.

К удивлению его, казаки с верхних речек по-своему рассказывали о жизни казачьей с предвеку веков. Якобы пришли первые казаки на Дон из-за реки Терека, но были не татары, а во всем сообразны с великороссиянами[55].

Вертелся разговор вокруг того, что воевали раньше или ради обороны, или за обиду, сговаривались по доброй воле, а не по наряду или по приказу[56]. Все были женаты, но существовал развод, а чтоб две жены иметь, не было и примера. Конечно, о чем на службе говорить? О самой службе и о бабах.

Ближе к ночи и разговор становился темнее, злее.

— За кражу — смерть. А если кто на другого скажет: «Трус», того бить по голеням палками, пока не докажет или не испросит прощения… Охриян, изменников, что в магометанство ушли, вешали на якоре…

— Чего так? Дал саблей по башке — и весь адат…

— Ну, не-е-ет… От сабли смерть легкая. Смахнул башку, и улетела душа на волю. А как вешают кого, душе выхода нет, она через ж… выходит. С изменниками только так!..

В начале зимы казаков оглушили вестью: «Ефремова взяли!..» Что там на самом деле? Слухи шли разные. Говорили, что на Дону голодно, ничего нету, хоть топор вари. Стоят в станицах солдаты Багратиона и Бринка, и только потому казаки не возмущаются.

В марте появился какой-то — упаси Господи! — пасквиль. Велено было искать. Но сколько ни высматривали его в степи…

Ошеломленный новостями Матвей Платов впал в хандру. Как же так? Ради чего теперь служить? Все рухнуло. А так хорошо задумано!.. Так хорошо мечталось…

Весной полк перебросили под Кинбурн, отражать предполагаемый десант. Василий Михайлович Долгоруков, расслабившись, Ждал чина фельдмаршала за покорение Крыма. Всеми делами в армии заправлял непоседливый генерал-поручик Прозоровский. Ожидая турецкой диверсии, загонял он казаков, охраняющих побережье. Сам Платов с двумя казаками, Данилой Ареховым и Иваном Кошкиным, носился от поста к посту. Казаков этих он выбрал со всего полка. Затесались низовцы, отбились от своих.

Одного Матвей помнил по Черкасску, другого — по Аксайскому стану, лихие были ребята, так и трясли бедой, то перевернуть, то разбить чего. Теперь шли за ним в огонь и в воду, спокойно ночевали под открытым небом среди замирившихся татар.

Чужая степь светилась огнем волчьих глаз, шныряли хитрые и наглые собаки, более опасные, чем волки. Казаки подозревали в них варкулак-оборотней. Чтоб расколдовать таких, надо у них на животе серпом пояс разрезать. Да где здесь в степи серп возьмешь? Оставалось креститься и отплевываться.

Но все это была жизнь обыденная, казачья. Матвея же неудержимо тянуло в жизнь новую, служило-офицерскую, в главную квартиру.