Атаман Войска Донского Платов

В восемь утра, как явствует из документов, «окоп» был окружен со всех сторон, и крымчаки предложили донцам сдаться. В. И. Лесин в своей книге «Бунтари и воины» приводит гордый ответ осажденных: «Подолгу присяги, учиненной Ее Величеству, мы отказываемся принять ваше требование. Из укрепления нашего не выйдем. Умрем за веру христианскую, но живыми в руки бусурманские не отдадимся».

Переговоры закончились. Часть войска Девлет-Гирея спешилась и бросилась на штурм…

Будь у осаждавших регулярная турецкая пехота или хотя бы одна пушка, казакам пришлось бы туго. Да им и так было не сладко, но часов до четырех они продержались. Ружейным огнем и картечью из единственного орудия отразили шесть приступов. Потери пока были минимальны, татарские стрелы, пущенные снизу, от подножья холма, на излете били сгрудившихся посреди укрепления казачьих лошадей, люди же почти не пострадали.

Полковник Ларионов предлагал «политическое решение вопроса». Бой шел на ногайской территории, за ногайское имущество, и те же союзные России ногаи-едичанцы по одному и кучками крутились среди крымчаков не то в качестве зрителей, не то участников штурма. Можно было начать переговоры, привлечь к ним ногайцев и, обращаясь к неписаным степным законам, регламентирующим ситуации «гость — хозяин», «свой — чужой — доверившийся» и т. д., затянуть «переговорный процесс». Именно так, скорее всего, развивались бы подобные события сегодня. Но Платов отказался от каких бы то ни было переговоров. И другим не позволил их начать.

Меж тем старший в отряде подполковник Бухвостов (будучи подполковником русской армии, он считался чина на два выше донских полковников, тех вообще на уровне капитанов почитали) получил известие о развернувшемся сражении и велел седлать. У него был эскадрон ахтырских гусар, легкая драгунская команда и казачий полк Уварова, всего всадников пятьсот, еще меньше, чем у осажденных Платова и Ларионова. Союзные ногайцы вместе с Бухвостовым идти отказались, и вождь их, Джан Мамбет, «с изумлением и жалостью смотрел на отряд, скакавший, как он полагал, на свою погибель». Отражая седьмую атаку, Платов заметил в степи пыль подходившей подмоги и обратил на нее внимание уже приходивших в отчаяние своих товарищей.

Полковник Уваров со своим полком — это двести-триста казаков — врезался в тыл неприятеля. «Это была атака отчаянная, безумная, не оправдываемая ничем, кроме слепой и дерзкой отваги, но именно эти-то свойства ее и имели решающее влияние на судьбу Калалахской битвы». Платов посадил своих казаков на уцелевших коней и ударил из «окопа».

Атакованные с двух сторон татары попытались «отскочить», отходили «по эллипсу», чтобы не смять своих, ведь атаке подвергались далеко не все силы Девлет-Гирея. Но отходившие «по эллипсу», вбок, крымчаки нарвались на огонь четырех легких пушек Бухвостова, а затем на них налетели ахтырские гусары. «Это был финал, после которого все татарское скопище разбежалось в разные стороны, и собрать его не представлялось уже никакой возможности», — пишет В. А. Потто в «Кавказской войне».

Досталось и едичанцам, крутившимся среди крымчаков. «Огорченные» их двуличием казаки рубили всех «до смерти», рассказывая потом, что «трудно в баталии, а особливо между ногаями распознать приятеля с неприятелем»:

«То была единственная победа, едва ли когда встречающаяся еще в наших военных летописях: тысяча всадников гнала перед собой двадцатитысячную армию, охваченную паникой! Три раза пытался неприятель остановиться, чтобы собрать свои рассеянные силы, и три раза, сбитый Бухвостовым, снова бросался в бегство» (это опять В. А. Потто).

Со стороны казаков было убито 8, 15 без вести пропало и 54 человека ранено, лошадей убито 288 и переранено около трехсот. Татарских трупов подобрали около пяти сотен.

Опомнившиеся ногайцы приняли в преследовании Девлет-Гирея живейшее участие и предавали смерти всех, кого удалось настигнуть.

Крымчаков и закубанский сброд преследовали до Кубани. И здесь Платов отличился. Бухвостов доносил, что «он с величайшей опасностью для жизни бросался на многочисленные толпы неприятеля, подавая пример своим подчиненным, особенно в лесном сражении близ Кубани, где ободренные им спешенные казаки оказали храбрость примерную».

«Калалахская битва была выиграна, — пишет В. А. Потто. — Дон был спасен от погрома, и с этих пор казаки заговорили о Платове, как о чем-то чудесном. Начальство обратило на него особенное внимание, и даже вся армия, двор и сама Императрица узнали его имя. Но всех более полюбил его знаменитый Потемкин, который до самой смерти своей оставался истинным его благодетелем и покровителем. Калалахское сражение было, можно сказать, яркой запей блистательной славы, которая сделалась с тех пор неразлучной спутницей его на военном поприще».

— Почему Платов? — спросим мы. — Почему не Уваров, не Бухвостов?