Атаман Золотой

Не одни они шли на площадь. Брели под присмотром десятников согнанные из вятских деревень, с Можги и Кильмезя, крестьяне-вотяки. На их испитых лицах застыла тупая покорность. Шли пермяки с соляного каравана. Много работников требовал «железный город». Можно было услышать здесь и гортанный говор татар, и певучую речь мордвы, и окающую волжскую молвь. В центре города разместились конторы, где писцы с утра до вечера скрипели перьями, переписывая договоры, накладные, документы по купле и продаже. С утра до вечера возле этих контор толпились жалкие, оборванные люди, которых нужда или плеть надзирателя пригнали сюда с верховьев Камы, с Белой, из-под Чистополя и Казани. Много было среди них барских крестьян, запроданных помещиками на время сплава.

То и дело по улицам Лаишева проносились коляски с сидящими в них приказчиками, управителями, доверенными, караванными, а то и с самими хозяевами. Завидя такой экипаж, встречные снимали шляпы и низко кланялись.

Показалась площадь. Народу на ней было полным-полно. В золотистом свете утра торговые ряды выглядели пестро и заманчиво: с прилавков свешивались мокрые жгуты лукового пера, румяные слободские мещанки вынимали из кадушек моченые яблоки. Тут же продавали горячий сбитень, брагу-бесхмелицу, травник в стеклянных сулеях. Широкими оранжевыми пластами лежала нельма, протягивали острые носы стерлядки. Свежая рыба трепыхалась в садках. Рыбный запах смешивался с запахом жареного мяса.

— Пирожков кому горячих? С пылу, с жару!

— Пряжеников кому?

— Растегаев с рыбой пожалуйте!

— Пряники расписные!

Камские и волжские бурлаки в лохмотьях косились на все это съестное изобилие и шли к обжорному ряду, где за полушку можно было взять поземину с пшеном, съесть ломоть ржаного хлеба и выпить ковшик квасу. То же сделали Андрей и Блоха.

Долго толкались они в толпе прикамского люда. Кого тут только не было: богатыри-грузчики в серых изгребных рубахах, в широких штанах, крестьяне-возчики в чекменях со следами ржавчины, мастеровые, которых сразу можно было узнать по красным пятнам на скулах и подбородке, по войлочным шляпам, нищие и калеки в рубищах. Были здесь люди и почище одетые: монахи, выпрашивавшие на построение храма, приказные в потертых мундирах — служители торговых контор и магистрата, караванные с пристаней камских и чусовских. Эти носили суконные кафтаны с галунами и позументами. Точно цветы в поле, ярко пестрели женские платки, кокошники и сарафаны. Площадь гудела многоголосо, как разыгравшаяся в половодье река.

— Надо подумать и о том, где причалить, — молвил Блоха. — Поспрошаем добрых людей о работе, чтобы ни легко, ни тяжело, а в самую пору пришлась.

Однако сколько они ни спрашивали, а такой работы как раз и не находилось. Требовались бурлаки, но Блоха решительно отказался надевать лямку.

— Четыре путины прошагал от Рыбной слободы вплоть до Нового Усолья. Хватит с меня этой мокрой работы.

Андрей решил не отставать от товарища.

Солнце уже начало клониться на закат. Пора было подумать об ужине и о ночлеге. Базар стал расходиться. Приятели пошли на берег. Полюбовались на суда, стоявшие на реке: на широкогрудые беляны, на огромные баржи-«сороковуши», на длинные ладьи. Над некоторыми трепыхались на мачтах флаги и белые крылья парусов. Тут и там сновали легкие и быстрые косные лодки.

У бурлака, сидевшего на берегу и беспечно курившего трубку, друзья спросили, не знает ли он где-нибудь поблизости избу для ночлега. Бурлак хитровато прищурил глаз и ответил:

— Есть такой дом и не так чтобы далеко. Вон за тем мысочком. Спросите там кривого Мартына. Его знают.

Идти пришлось довольно долго. Дом кривого Мартына оказался не очень казистым, нижний этаж его врос в землю. Дверь в этот полуподвал была открыта, и из помещения доносились оживленные голоса.

— Тут, видно, жильцов-то и без нас хватает, — сказал Блоха и вошел в комнату.

— Мир на стану! Будьте здоровы, добрые люди!

Из полумрака кто-то ответил:

— Здорово, коли сам добрый.

— Где хозяин?

Как из-под земли выросла хмурая фигура самого Мартына с одним глазом, серьгой в ухе, с головой, повязанной грязной тряпкой.

— Что нужно?

— Пусти переночевать.

В подвале послышался смех.

— Будет вам ночлег такой, что и не проснетесь.

— Цыц, вы! — сказал хозяин. — Как ты, Иван, полагаешь, пускать или не пускать?

На свет вышел мужчина лет тридцати, с смуглым злым лицом. Он ощупал приятелей недружелюбным взглядом черных, как угли, глаз.

— Кто такие?

— Сплавщики с каравана.

— Что ж не на барках ночуете?

— Ушли с барки.

— А не подосланы вы от управы благочиния?

Андрей вспыхнул:

— Кто вы, чтобы нам допрос чинить?

— Сейчас узнаешь. Связать их!

Несколько человек бросились к друзьям. Началась свалка. Андрей отшвырнул напавших на него, как щенят, и поспешил на выручку к Блохе, но тут же почувствовал удар чем-то тяжелым в ухо и, застонав от боли, повалился. Обоим скрутили руки за спиной. Черноглазый, по-видимому, главарь шайки, злобно усмехнулся.

— Узнал теперь, рачий глаз, с кем дело имеешь? Надо с ними кончать, Мартын.

Блоха закричал: