Атаманова казна

– Пленные царские офицеры подлежат непременной доставке в политотдел Пятой армии, товарищ Ерохимов, о чём я неоднократно был предупреждён, и вас ставлю в известность. Так что уберите оружие, а лучше отдайте его мне, и ступайте размещать ополченцев, они все поступают в ваше полное распоряжение.

Ерохимов сплюнул себе под ноги, и сунув в руку коменданта наган и нож Туманова, сказал:

– Расстреляю каждого третьего, вот увидишь, товарищ. – развернулся и быстро пошел к своему коню. С ним ушли и четверо солдат.

– Идёмте, полковник…

Комендант взял под руку Туманова и повёл его в сторону, где была привязана его лошадь. Ведя её в поводу, они шагом двинулись по улице вдоль железнодорожных путей, перешли через переезд и очень скоро оказались за окраиной городских построек, среди сараев и пустых заснеженных огородов. Время уже клонилось к вечеру. Там комендант повёл себя несколько странно, он осмотрелся по сторонам, и наклонившись к Туманову негромко произнёс:

– Полковник, вам рекомендовано не теряя времени прибыть в Троицкое, где вас будут ждать…

Затем развязал ему руки, и видимо готов был ответить на расспросы, но больше Туманов тянуть не стал: оглушил его кулаком по темени, забрал у рухнувшего на снег странного коменданта своё оружие, документы и вскочив на его лошадь двинул ей под бока, посылая в галоп. Уже в седле понял, о каком Троицком вёл речь комендант – это же село, где жил отец Алексий! Не теряя и мига сориентировался на местности, и помчал прямо туда.

Ночь застала его на тракте, по которому он гнал галопом, понимая, что форы по времени ему отпущено не много – сутки максимум. На всём пути он пару раз разминулся с обозами, гружёными фуражом, и один раз со спешащим куда-то встречным всадником. К Троицкому он добрался утром, издали окинул взором всё село, и въехав на улицу направил лошадь к батюшкиному двору, решив не пробираться укрытыми снегом огородами. Краем глаза заметил на звоннице храма ствол пулемёта, сразу почувствовав на себе чужой взгляд через прицел. Деваться было некуда, он уже влез в сектор обстрела и теперь всё зависело от его решительности и уверенности в себе. Подъехал к воротам, спрыгнул с седла и по хозяйски толкнул калитку, скрываясь с улицы и от внимания пулемётчика. Быстрым шагом, почти бегом взлетел по крыльцу, мимолетно оценив признаки жизнедеятельности во дворе: пять лошадей под навесом, тропинка от крыльца к наполовину разваленному дровнику, желтый снег по углам избы – в доме враг!

Не церемонясь толкнул дверь от себя, выхватив нож успел проскочить светлые сени, как дверь в избу распахнулась, выпуская ему навстречу человека с винтовкой, на ходу натягивающего шинель. Его он сходу вбил обратно ударом ноги, проломив грудную клетку и теряя над собой контроль от бешеной ярости, накрывшей его в боевом трансе. Уклонился от летящей в него винтовки со штыком, которую метнул стоящий у печи мужик в гимнастёрке, полоснул его клинком по горлу, развалив до позвонков, и метнул нож в третьего, успевшего вскинуть кавалерийский карабин и положить палец на спусковой крючок – нож по рукоять влетел тому в правую глазницу, чиркнув обухом по прицельной планке. Падающие тела и брызги крови, стук выпавшей из рук винтовки и грохот пролетевшего в сени штыка, упавшего на какие-то жестянки – первый раунд был за ним. Не мешкая, вздернул за горло сбитого в дверях чужака, и прижал его к печи так, что тот едва доставал сапогами пола.

–  Где остальные? – негромко спросил, плеснув ненавистью в лицо.

Хрипя и задыхаясь, тот едва кивнул в сторону храма на улице. Понятно. Быстро и жестоко допросил его, вдавливая пальцы в глазницы, и узнав о страшной судьбе хозяев этого дома, ударом локтя в висок свернул ему голову. Осмотрел избу, заглянув во все комнаты и по едва заметным следам догадался о разыгравшейся тут без него трагедии. Следы засохшей крови на полу и стенах, сваленное в кучу скомканное и выпачканное в крови бельё, разбитые зеркала и мебель, всё это недвусмысленно говорило про бесчестье и позор, которые пережить невозможно. Стереть с памяти это мог только огонь, и он, не сомневаясь ни на миг, натаскал в дом соломы из под навеса, где жались от него в сторону лошади. Растолкал всё по углам, распахнул окна и бросил в эту кучу горящую керосиновую лампу. Когда огонь занялся, кинул в него документы Макарова. Вышел на улицу, вскочил на ждавшую смирно лошадь и шагом направил её к храму, держа в руках подобранный в доме карабин. Поваливший из окон горевшей избы густой черно-сизый дым столбом взвивался в морозное небо, поднимая по селу тревожные голоса и перестук калиток. Первый выстрел с колокольни он упредил, бросив лошадь в сторону, затем, соскользнув с седла, вскинул карабин и выстрелом снёс стрелка с винтовкой на звоннице, успевшим выстрелить второй раз. Темная фигура в распахнутой шинели взмахнув руками скользнула по белой стене колокольни и глухо ударилась о землю, и тогда со звонницы ударил пулемёт.