Атаманская памятка

В те времена служба казачья действительно была тяжелой. Теперешняя трехлетняя служба наша тогдашнему «Николаевскому» казаку показалась бы шуткой. Служили казаки тогда 25 лет. Молодым казаком, без усов и бороды, 20-летним парнем являлся казак на службу первоначально в армейский полк и в продолжение трех лет учился, служил, а иногда и воевал в армии. При возвращении на Дон командиры атаманских эскадронов сами выбирали лучших казаков из армии в Атаманский полк и отправляли к себе в именье; здесь их обмундировывали, осматривали лошадей и во время майского учения практиковали в езде, рубке шашками и фланкировке пиками. Джигитовкой, или, как тогда говорили, «наездничеством», занимали, не отягощая людей. Если не было войны, то первые три года службы атаманца проходили на Дону. Потом казак попадал в очередной дивизион и шел в Петербург на три года. Здесь ученье было очень строгое. Бить не только не запрещалось, но говорили, что без палки хорошего солдата не сделаешь. А потому, как в песне поется, «не довернешься — бьют, и перевернешься — бьют». Все казаки должны были быть на смотру под одно лицо. Поэтому им приказано было носить бакенбарды до усов и большие усы. Подбородок должен был быть чисто выбрит. Большие кивера надвигались на бровь и на самое ухо. Донышко их было такое маленькое, что на голове он не сидел, но туго подтягивался подбородным ремнем к подбородку. Мундиры шились узкие, шаровары носились длинные, поверх сапогов. В грязь нужно было ходить умеючи, чтобы не перепачкаться. Денег казак получал немного, и те все уходили на ваксу, на белила для ремней и на фабру для усов и бакенбардов. Разводы бывали каждое воскресенье. К разводу готовились все равно как к смотру.

При генерале Янове в наш полк вместо прежних кремневых ружей были выданы семилинейные курковые пистонные ружья, заряжаемые с дула. Чистить их было трудно, потому что сырость забиралась в самую глубь ствола. Одевать пистон на стержень было нелегко, особенно на морозе и в перчатках. Пистон маленький, в больших пальцах казака он не умещался и то и дело падал, а требовали скорой стрельбы, да еще стрельбы с коня. Покончив трехлетнюю службу в Петербургском дивизионе, казак уходил в льготный дивизион, где оставался два термина — шесть лет. Но и в это время казак оставался служащим. Он не имел права сбривать или запускать бороду, даже у себя дома. Каждую минуту его могли потребовать, и, как мы видели, требовали нередко. Весною он являлся в Тарасовку или в Ольховый Рог, где собирались льготные дивизионы, и отбывал лагерный сбор, а после шести лет льготной службы он шел снова в Петербург. И кончал он свою службу тоже в Петербурге — на 45 году жизни. Потому-то в Петербурге совсем не видно было молодых безусых лиц в рядах Атаманского полка. Только трубачи могли попадать сразу в Петербург. В Петербургских эскадронах служили казаки 26, 35 и 42 лет. За 10 лет беспорочной службы на рукав нашивалась желтая тесьмяная нашивка углом. После двадцати пяти лет казак мог быть произведен в урядники войска Донского и увольнялся совсем домой.

Уходил он из станицы молодым парнем, без усов и без бороды, а кончал службу почти стариком. Много воды утечет за девять лет отсутствия. Старый Николаевский казак и дома хозяйством не занимался. Ему нельзя было не ездить, не заниматься с ружьем, потому что забыть свое военное ремесло он не имел права. Обрабатывали землю жены казачьи да наемные хохлы. С походов и войн казак приносил добычу, которую тогда было разрешено брать, и тем подсоблял хозяйству. Наделы на Дону были большие, потому что семьи у казаков были маленькие и земли на всех хватало. Были и такие среди атаманцев казаки, которые почти всю свою двадцатипятилетнюю службу провели в рядах полка. В 1827 году, мы знаем, полк пошел в Турцию, оттуда на Днестр занимать кордоны, потом в Польшу, а потом два эскадрона ушли в Петербург. С 1827 года по 1835-й — восемь лет казаки провели вне дома. Но зато и опытны были «Николаевские» служаки в военном деле. Ездили лихо, рубили и кололи без промаха, стреляли метко. Казак за долгий срок службы успевал горячо полюбить свой полк. Полк становился его домом, его семьей. И поны-

не Николаевские старики обращают на себя внимание своим бодрым видом. Им уже за шестьдесят перевалило, а грудь прямая, голова не опущена, а глаза из-под нависших бровей смотрят открыто и смело. Николаевские казаки всегда выглядели орлами.

18 марта 1848 года наш дивизион, стоявший в Петербурге, получил из штаба Гвардейского корпуса приказ назавтра собраться на Адмиралтейской площади в походной форме.

Поход! Война! — раздались разговоры, и закипела жизнь в спокойных до той поры казармах. Кто продавал экипажи, кто менял легкую коляску на дорожную бричку, казаки пересматривали обмундирование, чистили сапоги и мундиры, белили ремни амуниции, фабрили усы и бакенбарды и готовились на смотр.

Поутру 19 марта наши эскадроны уже были выровнены левее лейб-казачьих эскадронов на Семеновском плацу, там было отслужено напутственное молебствие, и оттуда полк прошел на Адмиралтейскую площадь.