Ататюрк. Особое предназначение

Положение было серьезным, и перебить в песках пусть и отчаянных, но малочисленных турок для вооруженных с ног до головы арабов не составляло ни малейшего труда.

И тогда Кемаль сам перешел в наступление.

— В чем дело? — без тени смущения спросил он. — Почему нас не пускают дальше? Разве это не территория Османской империи?

Покоренные спокойствием этого голубоглазого человека и его властным тоном арабы с некоторым смущением заявили, что границы изменены и теперь эта земля принадлежит Египту.

Но Кемаль и не подумал отступать и стал взывать к… религиозным чувствам своих собратьев по религии, пустив в ход все свое недюжинное красноречие.

Неужели верные слуги Аллаха, с непередаваемым пафосом вопрошал он, не пропустят своих собратьев сражаться с неверными?

А может, они желают победы гяурам?

Как тут же выяснилось, арабы вовсе не желали победы неверным и отпустили путников на все четыре стороны, от всей души пожелав победы.

Более того, им дали пищу и ценившуюся в пустыне на вес золота воду.

И, тем не менее, путешествие едва не закончилось для Кемаля и его друзей трагически, поскольку уже очень скоро они попали в жесточайшую песчаную бурю, которая чуть было не стоила им жизни.

Да и путь через раскаленные пески, где глоток воды воспринимался как величайший подарок судьбы, здоровья им не прибавил.

Но когда, обгоревшие дочерна и умирающие от жажды, они все же добрались до места назначения и представились Энверу, тот приветливо поздоровался со всеми и поздравил Кемаля с присвоением ему майорского звания.

Уже на следующий день Кемаль получил боевое крещение и с честью вышел из него.

Отбив атаки итальянцев, он начал свои знаменитые сражения… с Энвером, который повел себя так, словно находился в своей собственной вотчине.

С чем, принимая во внимание его близость к султану, никто и не думал спорить.

Кроме Кемаля.

Да, он не мог отказать Энверу в личной храбрости, и он был незаменим там, где были нужны решительность и личное мужество.

Но на настоящей войне этих чисто солдатских качеств было мало, необходимых для нее знаний у Энвера не было, и Кемаль быстро разочаровался в «герое революции».

Военачальником он и на самом деле оказался неважным и в своих по большей части авантюрных планах надеялся куда больше на порыв, нежели на понимание обстановки и тонкий расчет.

Ослепленный революционными успехами, он видел только то, что хотел видеть, и именно отсюда вытекала вся его тактика — тактика скорее мечтателя, нежели полководца, и авантюриста, нежели штабного работника.

И напрасно Кемаль пытался убедить Энвера в том, что они слишком слабы для того, чтобы выбить итальянцев из их укрепленных пунктов, и его ставка на арабов несостоятельна.

Энвер был уверен в обратном.

Он то и дело бросал в бой малочисленные османские гарнизоны, и его совершенно не волновала бессмысленная гибель вверенных ему солдат.

Да и что ему были какие-то там жертвы, если он был уверен в том, что рано или поздно справится с итальянцами и с новым триумфом вернется в ждавший от него теперь только побед Стамбул.

И чего стоило сдержать Энвера Кемалю, знал только он сам.

Да, он жаждал славы не меньше Энвера, но, в отличие от него, был прекрасно образован и не мог бросать на алтарь энверовских амбиций ни в чем не повинных людей.

Отчаявшись хоть как-то сдержать Энвера, он стал настолько умело корректировать его приказы, что они принимали совершенно другой вид.

Энверу подобное поведение не понравилось, и после очередной стычки Кемаль в отчаянии заявил Рауфу:

— Если Энвер будет разрушать все, что я делаю, и углублять раскол, я буду вынужден вернуться в Стамбул!

Энвер продолжал, и уже очень скоро непримиримые противники не могли спокойно видеть друг друга, несколько раз они договаривались до того, что были готовы застрелить друг друга, и только неимоверным усилием воли сдерживали себя от этого рокового шага.

Накричавшись до хрипоты и так и не достигнув соглашения, они расходились в разные стороны, но уже на следующий день все начиналось сначала.

Справедливости ради надо заметить и то, что сам Кемаль тоже бывал далеко не всегда прав и нередко стоял на своем из-за жившего в нем духа противоречия.

Не заладились отношения у Кемаля и с близким к Энверу Али Четинкайя, по кличке Лысый Али, который поражал своей отчаянной дерзостью даже своего хозяина.

И все же, помимо личной неприязни, расхождения между Кемалем и Энвером имели куда более глубокие причины.

Являясь одним из руководителей стоящей у власти партии, Энвер был обязан во что бы то ни стало продемонстрировать ее твердую решимость сохранить целостность империи.

И в то же время рядовой член движения Кемаль решал в общем-то свои личные задачи.

В своем желании сделать карьеру в Ливии он был не одинок, и в этой самой горячей точке на огромной карте империи собралось достаточно честолюбивых офицеров.

И хотя сам Кемаль сразу же понял всю обреченность затеянной Энвером кампании, тем не менее он был преисполнен желания утвердиться в армии и с гордостью писал друзьям о поставленной ему и его товарищам благородной задаче восстановления прежних границ империи!