Атаульф

Ступай, Гупта, от моего лица. Принеси мне, Гупта, три яйца: одно куриное, одно гусиное, одно от стельной коровы. Пошел Гупта по селу, нашел Гупта два яйца: куриное нашел, гусиное нашел, а от стельной коровы не нашел.

Говори, Хродомер, где в селе вашем яйцо от стельной коровы?

Хродомер все глядел на курган остекленевшими глазами.

А Гупта вскричал торжествующе:

— Молчишь, Хродомер? Не знаешь? Только и горазд, что в норе сидеть, из норы глядеть. Глупый Хродомер.

Когда Гупта только начал Хродомера бранить, я не хотел его слушать, ибо поруганием звучали слова Гупты. Но Гупта не давал мне убежать. А потом вдруг понял я, что Гупта прав: да, Хродомер и есть тот самый старый озорник, который ползет к норе, дабы шалости чинить. И легко мне стало.

Тут Гупта пошарил под своей необъятной рубахой и два яйца извлек, одно побольше, другое поменьше. Разбил то, что поменьше, о свой лоб и мне протянул. Я стал пить и на Гупту глядеть во все глаза. Гупта второе яйцо тоже о свой лоб разбил и сам присосался. Сидели мы с ним над мертвым Хродомером и пили сырые яйца. В меня словно новые силы вливались.

Гупта же вдруг захрюкал и с косогора на тропинку скатился, где Сванхильда лежала. Пошарил там, а после ко мне обратно залез. Горсть ко мне протянул, а в горсти у него козий горох лежал.

И закричал Гупта:

— Нашел! Нашел! Вот они, яйца от стельной коровы!

И начал одним катышем себя в лоб бить.

Меня хохот разобрал. Я отбросил яичную скорлупу и стал смеяться до слез. Глядя на меня, и Гупта засмеялся. Хродомера толкнул и спросил его:

— Что, Хродомер, почему не смеешься?

Поскольку же Хродомер молчал, сказал Гупта:

— Знаю, почему не смеешься. Стыдно тебе, Хродомер. Стар ты уже в норе сидеть.

— Это не яйца, — сказал я, трясясь от смеха. — Это козье дерьмо.

— Понял, Хродомер? — сказал Гупта строго. — Это козье дерьмо. А ты говоришь, что это хоромы просторные. Какие же это хоромы? У девки дырка между ног — и та шире. Носила тебя эта гора долгие годы — и выродила. И медведя лелеяла в утробе своей — и проспал зиму медведь в утробе горы и вышел. Нет больше медведя. Псица свирепая выводок здесь вывела. И отлучилась псица — а Хродомер тут как тут. Шалун Хродомер! Всех щенков по одному повытаскал и в реку побросал. Экий глупый Хродомер! Слепые щенки плавать-то не умеют! Одного только оставил. Щенка-убийцу оставил. Прибегает псица в нору, а вместо щенков Хродомер сидит. Псица-то Хродомеру: гав-гав! А Хродомер псице в ответ: кхе-кхе…

Я уже изнемогал от смеха. А Гупта продолжал:

— Зачем в нору ползешь, Хродомер? Нынче это чрево волчонка носило, да вытащил я волчонка с клыком железным. Нанялся я вам тут в повивальные бабки, помогать вашим горам волчатами разражаться?

Зачем в нору лезешь? Думаешь, старый влезешь, молодой вылезешь? В одном чреве дважды не высидишь.

В селе беспорядок и в доме у тебя упадок. Упала крыша-то, вот упадок и получился! А ты по косогору ползаешь. Иди домой, Хродомер.

После того поднялся Гупта на ноги, повернулся к Хродомеру спиной и на Сванхильду уставился. Я к Гупте подошел поближе, Гупта взял меня за плечо своей медвежьей лапой, встряхнул слегка и промолвил с огорчением:

— Да что ж такое! Никто слушаться не хочет! Всяк делает, что в голову взбредет. Оттого и упадок в селе. Вон и девка упала, как дом хродомеров. Хродомер-то старейшина-то хорош-то: гостей назвал, угощенья наобещал, а сам из дома сбежал, дом спалил и в норе укрыться думает. При таком старейшине и девка от рук отбилась. Ишь, нарядилась да в путь пустилась. Солнце садится, домой пора, матери помогать. Матери помогать, ложиться почивать.

И стал к Сванхильде спускаться. Цепляясь за Гупту, я пошел следом. Гупта встал на тропинке, широко расставив ноги, и неодобрительно покачал головой.

— Бога Единого так не славят, — сказал он. — Не славят так Бога Единого. Нет, не нравится Богу Единому, когда его так славят. Плохо это. Бог Единый сердиться будет, Бог Единый будет ногами топать.

С этими словами Гупта ухватился за железный крест, который пригвоздил мою сестру к тропинке, и с силой выдернул его из живота Сванхильды. Сванхильда подалась было следом за крестом, но, освобожденная, упала на тропинку.

Я глянул на ее лицо с широко раскрытым ртом и вытаращенными глазами. В углу рта запеклась кровь. Я вспомнил, что моя сестра мертва, и хотел было попросить Гупту воскресить ее прямо сейчас. Но в этот миг Гупта повернулся к Хродомеру и, погрозив тому крестом, пугнул:

— У-у-у!

И размахнувшись широким движением, бросил крест в реку.

Подмигнул мне, скривив лицо на сторону, и пояснил громким шепотом, что Бог Единый нарочно его, Гупту, попросил хорошенько Хродомера попугать. Чтобы неповадно Хродомеру было.

Я решил не мешать Гупте воскрешать. Ему виднее, как делать.

Гупта наклонился взял Сванхильду на руки и сказал неодобрительно:

— Ишь, набегалась, коза! Мать-то ждет-пождет, проглядела все глаза! А эта спать улеглась! Что надумала — на берегу спать! Хорошо, Гупта мимо шел. Гупта тебя и нашел. А если бы недобрый человек нашел?