Атеисты в мундирах

Ряд фигурантов откровенно и с вызовом демонстировало свои политические убеждения. «Царскую власть, говорил игумен Евстратий (Грумков), – я предпочитаю советской, так как она власть православная, на советскую власть смотрю как на власть сатанинскую, посланную нам Богом в наказание за грехи». «Мои политические убеждения, – заявил иеромонах Варсонофий (Юрченко), – недоброе отношение к революции вообще и особенно к большевикам. Если бы я смотрел на вещи через церковную призму, я в настоящее время боролся бы с советской властью с оружием в руках». «Я лично писала митрополиту Сергию, – заявила мирянка Евгения Лашнюкова, – что соввласть выбрасывает сотни лучших людей верующих на голод и муки смерти, растлевает миллионы детских душ, оскорбляет наши религиозные чувства проводимыми карнавалами в священные дни… Гадок и страшен этот непонятный большевик в рясе убийцы, не имеющий в душе ни страха Божия, ни даже примитивной животной совести».

На фоне ужесточения политики гонений на православие в период коллективизации бесхитростно, но убежденно звучали свидетельства верных на допросах в ГПУ. «Я, где только можно, говорил, чтобы родители не посылали своих детей в школы, так как в школах отравляют детей безбожием». «Ходили по селам и проповедовали среди крестьянства, чтобы не посылали детей в школы, так как там обучают дьявольским делам, говорили, чтобы христиане держались старой веры, не записывались в коммунисты и комсомольцы, ибо эти люди продают душу антихристу». «Встречая детей на улицах или же в поле пастухов-подростков, я собирала их вместе, дарила им крестики и говорила, чтобы они не слушались учителей»[757].

Нарастал и крайний радикализм, отчаяние (вряд ли совместимые с истинной религиозностью) как в антиправительственных настроениях, так и по отношению к собственным же соотечественникам со стороны сторонников ИПЦ. Показательны слова будущего выдающегося философа и филолога Алексея Лосева (1893–1988), приговоренного в 1930 г. по делу «Всесоюзной контрреволюционной организации монархистов-церковников» к 10 годам лагерей (освобожден по ходатайству невестки М. Горького – Е. Пешковой в 1932 г.). В не допущенной к печати брошюре «Дополнение к диалектике мира» А. Лосев менторски и высокомерно писал: «Рабочие и крестьяне безобразны, рабы по душе и сознанию, обыденно скучны, подлы, глупы… Рабочие и крестьяне – грубы, плоски, низки, им свойственно вульгарное народное мордобитие, зависть на все духовное, гениальное и свободное, матерщина, кабаки и циничное самодовольство в невежестве и бездействии». Советская власть, подчеркивал автор, опирается на «многомиллионное стадо баранов» без всякого мировоззрения[758].

Заводились и иные дела на «непоминающих». В январе 1933 г. послушница Александра Толстых «явилась в ГПУ и рассказала все, что знала об организации Эразма». Ее признания дали «основание» сформировать групповое дело «тайного монастыря в Киеве» под руководством иеромонаха Эразма (Прокопенко[759]), по которому в ноябре 1932 г. в Ирпене вместе с ним арестовали семнадцать монашествующих. В феврале – апреле 1933 г. задержали еще десять человек, и «признания» некоторых арестованных дали возможность следствию обвинить участников «организации» иеромонаха Эразма как «участников Киевского филиала Всесоюзной контрреволюционной монархической организации церковников».

«В беседах своих Эразм, – свидетельствовали фигуранты дела, – кроме религиозных тем, говорил еще о необходимости борьбы против власти антихриста как постом, молитвой, так и физически. В частности, он говорил, что людей, наносящих вред вере, не грех уничтожить совсем… С 1924 г. Эразм начал переписку с митрополитом Антонием Храповицким, находившимся в Румынии, говорил нам, что первый наш пастырь есть Антоний, бывший митрополит Киево-Печерской лавры, теперь он в Румынии и пишет ему, чтобы он крепил христианскую веру, борясь против безбожия, чтобы объединял народ во Христе и готовил к борьбе за возвращение нам наших обителей». По словам самого отца Эразма, «с советской властью у меня главные разногласия по вопросу религии, так как советская власть не признает Православной церкви, а посему я не могу признать советскую власть».

После освобождения иеромонах Эразм вернулся в Ирпень, стал совершать тайные богослужения, изредка принимая преданных людей. Монахини продолжали изготавливать крестики, иконки, одеяла и покрывала, ходить по селам и продавать их, а полученные деньги вносить в общую кассу. По указанию Эразма в Ирпене были куплены новые дома, община постепенно разрасталась, к ней присоединялись оставшиеся на свободе из других общин ИПЦ. В конце 1930-х гг. община Эразма в Ирпене, Киеве и области насчитывала около 140 участников[760].

Борцы с «церковно-монархической контрреволюцией»