Atem. Том 1

Ксавьер ошибся в одном, говоря о необходимости «относиться к жизни проще». Возможно, это проблема терминологии, но простота мне видится застывшим, остывшим, скованным колким льдом морем. Морем, над которым даже свирепо бушующий шторм не способен поднять волн. В то время как уже слабый ветер заставляет спокойную морскую гладь вздыматься метровыми волнами. «По крайней мере, подо льдом не пустота», — включился мой второй «я», пытающийся утешить банальной чепухой. И всё же я превращаюсь в Майера… Однако вынужден согласиться — куда фатальней — застывшая лужица, под хрупким льдом которой ничего нет: ни скрытого мира, ни надежды на его пробуждение. Как только источник эмоций с годами иссякнет, в итоге превратив меня в потрескавшийся от засухи кусок земли — это будет началом конца. А пока, я готов, каждый раз что жизнь обрушивает на меня своё дыхание, ощущать океан, бурлящий внутри меня, рвущийся сквозь кожу на свободу. И уж как укротить волны, чтобы они не переросли в цунами и не обрушились неистово на то, что простирается за моими берегами, я бы нашёл способ. Простота — это слишком просто. Она предназначена для наук, а не для людских жизней.

Да, счастье должно приносить с собой крылья, как этим детишкам, парящим над улицей и не замечающим ничего вокруг. И на самом деле счастье всегда идёт за нами попятам, неся за своими плечами крылья. Оно усердно протягивает их нам, пытается вставить нам их в спину, а мы хотим увернуться красиво, будто бы это ножи. И вот наши спины изранены от слишком многих проколов и истекают обжигающей тело кровью, и это так больно, что мы больше не верим в то, что это дело рук счастья, мы думаем, что на крыльях шипы!

Разве всё дело в наших страхах перед той мимолётной болью, что придётся испытать, когда счастье проткнёт нам ключицы, вставив крылья? Это лишь незначительный пустяк, но именно он заставляет боязливую толпу вооружаться стальными доспехами. Те же, кто посмелее, кто получил свои крылья, наивно полагают, что перебрались через пик горы всех испытаний. Вот только это лишь подножье. На крыльях нужно научиться летать. А дальше, как верно подметил Ксавьер, если ты преодолеешь ещё один страх, страх высоты, ты сможешь парить над горными хребтами, если же нет — завидуя тем, кто летает выше тебя, станешь гадить на тех, кто со своими новыми крыльями ещё бегает по земле, учась ими управлять. И в третьем, крайнем случае ты обратишься в курицу, даже не подозревающую каково это — взлететь.

Счастье должно быть способным вытащить тебя из твоей же бездны и поднять к небесам, возможность увидеть насколько глубока твоя жизнь и есть «счастье». Бездна — это не ад, а небо — вовсе не рай, они равносильны. Жизнь твой соавтор, заполняющий страницы твоей автобиографии незначительными деталями, придающими глубину произведению. Похоже камень преткновения литературы и человеческой судьбы — это один и тот же камень. Здесь же, за всей ненужной собственной писаниной, мы должны научиться слышать послания нашего «соавтора», который куда более искусен и опытен во владении пером.

«Это иронично», — в мыслях усмехнулся я, наблюдая за переходящей дорогу Дэниэль, пока светофор удерживал меня красным светом.

26

— Дэниэль! — наконец догнал я её, коснувшись плеча.

— Боже! — Она испуганно обернулась, тотчас же схватившись за сердце.

— Ты не на работе?

— Штэф, признайся в том, что ты коп и тогда для меня всё это обретёт какой-то смысл. — Пряча глаза за длинными локонами, подпрыгивающими от каждого её шага, она уверенно куда-то шагала, показывая всем видом раздражение, вызванное моим внезапным появлением.

— Я ехал в магазин к другу, заметил тебя, решил поздороваться, но раз ты не в духе, я пожалуй…

— Но так и не поздоровался, — взглянула она на меня, словно сделав одолжение, и снисходительно улыбнулась.

— И правда, — засмеялся я. — Привет, — я же ответил извиняющейся улыбкой.

— Что ещё скрывается за этим ехидным оскалом?

— Ты не слишком-то приветлива. Хочешь, поговорим о счастье? Я размышлял об этом пока ехал.

— Штэф. — Остановилась она, закатившись звонким смехом. — Ты не коп, ты один из тех ребят, что пристают к людям с разговором о боге, так?

— Я говорил о счастье, но, если тебе так будет угодно, можем поговорить и о боге.

— О, нет! Уволь! — вскинула она в воздух ладонь. — Этих разговоров в моей жизни слишком много. Только сегодняшним утром мы провели за этим бесполезным занятием с герром Краусом добрых два часа, обсуждая лекцию Якова.

— Так у тебя выходной? Может, выпьем по чашке кофе? Я сам провёл в студии часов шесть, сводя до отвращения паршивый альбом, так что, можно сказать, моё занятие, как и твоё, весьма бесполезно, — усмехнулся я.

— Я… — очередное замешательство, впрочем, уже не удивляющее меня. — Мы договорились с Катей… вместе побегать и… взяли выходной в один день…

— После? До воскресенья я буду занят, а потом уезжаю в Бохум на пару дней. Лекцию в понедельник, к сожалению, буду вынужден пропустить…

— Хорошо, — бодро произнесла она, перебив меня. — Вернее, плохо. Нет, хорошо, в смысле…