Athanasy: История болезни

Будка исповедника как будто ссутулилась. Конечно, она стала меньше, ведь вырос я; когда-то я едва дотягивался до экрана, сейчас же смотрел на него сверху вниз. Но теперь будка выглядела ещё и обветшалой, потрёпанной. Как будто заброшенной.

Одно из тех маленьких странных мест, о которых говорила Полианна.

Впрочем, экран мерцал тусклым зеленоватым светом, а большего от будки и не требовалось.

Я оглянулся на сестру:

– Ты пойдёшь первая?

– Сейчас, разбежался. Я здесь только из-за тебя. Так что давай, развлекайся. Только без трёхчасовых посиделок с задушевными беседами.

– Да, я быстро.

Я повернулся к будке и вставил идентификат в ридер. Экран подёрнулся помехами; на нём возникло едва различимое лицо – застывший кадр видео или, может быть, фотография. Неважно. Лишние детали мне ни к чему. Я знаю своего исповедника, Старшего Исправителя Нойбурга, с детства.

Из решётки одинокого динамика раздался хриплый, надтреснутый голос:

– Приветствую тебя, Джосайя. Ты давно не посещал меня.

Я выдохнул, только сейчас почувствовав, насколько сильно были напряжены мышцы шеи. Нойбург, как обычно, прав, мне нужно было прийти сюда раньше.

– Я был очень занят после финальной сборки и переезда.

– В твоём возрасте это простительно. Вступление во взрослую жизнь – это пора испытаний и невзгод. Что привело тебя?

Стандартный и совершенно невинный вопрос теперь вызвал страх. Одно только это чувство означает, что в моей душе случилась поломка – мелкий, но опасный разлад, который может привести к катастрофе.

– Мне снятся кошмары.

– Раз ты пришёл сюда, тебя беспокоит в них что-то конкретное.

Я непроизвольно кивнул, но в этом не было необходимости. Нойбург не спрашивал – он сразу вынес вердикт.

– Мне снится плоть. Белая, розовая, рыхлая и гладкая. Огромная масса, беспорядочный набор мышц и органов… Она говорит со мной.

– Это нормально – бояться того, чей образ ужасен. Страх бесформенного. Страх утери нашей формы, а через неё и нашего предназначения в огромном механизме Города. Каждый гражданин испытывает эти чувства, и это правильно.

– Но я не только боюсь… Плоть зовёт меня. Манит, шепчет немыслимое, вызывает дурные видения. Я знаю, что это грех, но что я могу сделать? Во сне моя душа слаба.

– Во сне врата нашего разума открыты, это правда.

Пока что разговор шёл хорошо. Голос Нойбурга звучал спокойно, даже немного равнодушно. Наверное, плохой динамик скрадывал все эмоции.

Но теперь предстояло сказать самое важное. Самое опасное. В горле собрался горький ком.

Я откашлялся и тихо проговорил:

– Я боюсь, что эта слабость является признаком того, что я еретик. Что я особенно уязвим именно потому, что уже утратил веру.

– Грех привлекателен, он вызывает острые эмоции. Именно поэтому так опасен Главкон. Разве имел бы он силу, если бы грех был скучен или отвратителен?

– Да, но…

– Перечисли Триединство, Джосайя.

– Серотонин, Адреналин, Дофамин.

– Молодец. Баланс трёх нейромедиаторов дарован нам Машинами Любви и Благодат…

Нойбург прервался на полуслове. Из динамика доносился только треск статики и неясное шуршание – дыхание или, может быть, шорох одежды. Через некоторое время к шуршанию добавилось клокотание: словно пена, лопающаяся на губах. В порядке ли Старший Исправитель?

Я оглянулся на сестру, но та неподвижно сидела на парапете, закрыв глаза.

Ни одного прохожего вокруг. Словно весь мир замер, сам превратившись в искажённый застывший кадр на экране: залитый светом дневного солнца Город – пустой, тихий, неподвижный. Мёртвый.

– Помни, Джосайя, – наконец ожил Нойбург, – Главкон страшен, но слаб. Он хитёр, но глуп. Его силы дарованы Машинами, ведь их щедрость и милосердие безграничны.

– Настолько безграничны?..

– Конечно. Главкон использует гормональное Триединство против тебя, чтобы ослабить, развратить и соблазнить. Точно так же, как Машины используют Триединство, чтобы вознаградить за труд, укрепить твой дух.

Я задумался. Как обычно, Нойбург произнёс правильные, успокаивающие слова. Маленького Джоза они бы привели в восторг своей сдержанной мудростью и глубиной. Но Джосайе Кавиани, чиновнику Министерства Социального Метаболизма, этих слов было уже недостаточно.

Но всё же… Я нормален. Кошмары нормальны. Этого знания мне достаточно.

– Простится ли мне этот сбой, господин Нойбург? – произнёс я привычную, почти ритуальную фразу.

– Соблюдай умеренность, Джосайя. Цени те эндорфины, что тебе дарованы, и не пытайся получить больше сверх положенного. Я назначаю тебе уменьшение обеденной порции на треть, чтобы очистить душу от возможных искушений.

– Спасибо, Старший Исправитель.

Я отвернулся от экрана, вполне довольный назначенным исправлением. Всё равно кошмары уже давно отбили весь аппетит…

– Постой, Джосайя. Что шепчет тебе плоть? Какие мысли внушает?

Спина покрылась холодным потом. Я медленно повернулся обратно к исповедальне – неясный силуэт Нойбурга всё ещё темнел на экране.

Впервые за долгое время Старший Исправитель проявил конкретный интерес. Задал вопрос вне стандартной программы.