Атлант расправил плечи. Часть I. Непротивление

Мидас Маллиган исчез семь лет назад. Однажды утром он оставил свой дом, и с тех пор никто ничего о нем не слышал. На следующий день после его исчезновения вкладчики Банка Маллиган в Чикаго получили уведомления с просьбой забрать свои вклады в связи с закрытием банка. Последующее расследование показало, что Маллиган все спланировал заранее и в малейших деталях; его работники просто выполнили оставленные им инструкции. Страна еще не видела столь аккуратного «банкротства». Все вкладчики получили свои деньги в целости и сохранности вплоть до малейшей доли полагавшихся им процентов. Все фонды банка были по отдельности распроданы различным финансовым организациям. Когда подвели баланс, оказалось, что он сошелся до последнего пенни; остатков не было, и Банк Маллиган прекратил свое существование.

Разгадки поступка Маллигана, сведений о его личной судьбе и участи многомиллионного состояния найдено не было. Человек и деньги исчезли, как если бы их вовсе никогда не было. Никто не получал предупреждения о его решении, цепочку событий, способных послужить причиной, также выстроить не удалось. Если он намеревался отойти от дела — недоумевали люди — то мог бы и продать его с огромной выгодой для себя, а не уничтожать его. Ответа не мог найти никто. У Маллигана не было ни семьи, ни друзей. Слуги его ничего не знали: в то утро он, как обычно, ушел из дома и не вернулся назад; ничего более известно не было.

Много лет Дагни видела нечто тревожное и немыслимое в исчезновении Маллигана: ну, словно бы за одну ночь исчез один из нью-йоркских небоскребов, оставив от себя только пустырь на углу двух улиц. Человек, подобный Маллигану, с тем состоянием, которое он забрал с собой, просто не мог исчезнуть без следа; небоскреб не способен затеряться, он всегда будет возвышаться над тем лесом или равниной, что избрал своим укрытием; даже если его разрушить, останется груда обломков, причем весьма приметная. Но Маллиган исчез, и за прошедшие с того дня семь лет среди массы слухов, догадок, теорий, сказок для воскресных приложений к журналам, в показаниях свидетелей, якобы видевших его в самых различных уголках Земли, не было найдено и намека на правдоподобное объяснение.

Среди вариантов подобных россказней числился один настолько нелепый, что Дагни даже чуть было в него не поверила, хотя все известное о характере Маллигана никак не стыковалось с подобной историей. Рассказывали, что в то весеннее утро, когда он исчез, последней его видела старуха-цветочница, стоявшая со своим товаром на перекрестке возле Банка Маллиган. Она утверждала, что он остановился и купил букет первых в том году подснежников. Более счастливого лица ей не приводилось видеть; он казался юношей, ступающим на только что открывшийся перед ним огромный и необъятный жизненный простор; отметины боли и тягот, отпечатки прошедших лет, были начисто смыты с его лица, оставались только радость, юный пыл и покой. Букет он взял, как бы повинуясь внезапному порыву, при этом подмигнув старухе, словно разделяя с ней общую шутку. Он сказал ей:

— А вы знаете, как я всегда любил вот это… любил жизнь? — Она посмотрела на него с недоумением, и он пошел прочь, перебрасывая букет, словно мячик, из руки в руку — широкоплечий, стройный в своем солидном, дорогом пальто бизнесмена, а потом исчез среди прямоугольных, гладких утесов административных зданий, в окнах которых отражалось весеннее солнце…

— Мидас Маллиган был порочным сукиным сыном, на сердце которого навсегда оттиснут знак доллара, — вещал Ли Гансекер из облака едких испарений бульона. — Все мое будущее зависело от жалких пятисот тысяч долларов, что для него было просто мелочью, но когда я попросил у него ссуду, он отказал мне по той причине, что я не могу предоставить ему гарантий. А откуда у меня могли взяться эти гарантии, если никто и никогда не давал мне шанса в крупном деле? Почему он давал деньги в долг кому угодно, но только не мне? Явная дискриминация. Он не пощадил даже мои чувства: сказал, что перечень моих прошлых неудач не позволяет доверить мне даже тележку разносчика овощей, не говоря уже о моторостроительном заводе. Каких еще неудач? В чем я виноват, если невежественные торговцы овощами отказались покупать у меня бумажные коробки? Кто дал ему право судить о моих способностях? Почему мои планы на будущее должны были зависеть от прихоти эгоистичного монополиста? Я не намеревался покорно сносить это. Я не мог забыть такое издевательство. Я подал на него в суд.

— Что-что?

— О, да, — с гордостью проговорил Гансекер. — Я подал на него в суд. Не сомневаюсь, что в ваших косных восточных штатах такое может показаться странным, однако в штате Иллинойс существовал весьма гуманный и прогрессивный закон, на который я мог опереться.