Атлант расправил плечи. Часть II. Или — или

Риарден слышал ее, но ему понадобилось несколько минут, чтобы вернуться к действительности. Он смотрел отсутствующим взглядом на гостиную своего номера, куда они только что вошли, поднявшись на лифте с этажа, где проходил прием. Наконец он ответил:

— Так поздно?

— Ничего страшного. Поезда еще ходят.

— Разумеется, ты можешь остаться здесь, если пожелаешь.

— Нет, я предпочитаю вернуться домой. — Риарден не спорил. — А ты что же, Генри? Ты собираешься сегодня домой?

— Нет, — сказал он. И добавил: — У меня на завтра назначена деловая встреча.

— Как хочешь.

Движением плеч Лилиан сбросила роскошный палантин, подхватила его и направилась к двери в спальню, но на пороге остановилась.

— Ненавижу Франсиско д’Анкония, — нервно сказала она. — Зачем он явился на прием? Почему не мог прикусить язык до завтрашнего утра? — Риарден не ответил. — То, как он поступил с компанией, просто чудовищно. Конечно, Франсиско — всего лишь испорченный плейбой, но такое крупное состояние — большая ответственность, существуют же пределы разгильдяйству, которые человек не в праве преступать! — Лицо Лилиан непривычно напряглось, черты заострились, делая ее старше. — Он ведь подотчетен акционерам, не так ли?.. Ведь так, Генри?

— Не будешь возражать, если мы сейчас не станем обсуждать Франсиско?

Она надула губы, передернула плечами и вошла в спальню.

Он стоял у окна, глядя на плывущие внизу крыши автомобилей, порой позволяя взгляду задержаться на чем-нибудь, но сознание его в этом не участвовало. Перед глазами Риардена все еще стояли две фигуры посреди толпы. Однако хоть и смутно он помнил, что вернулся в свою гостиную, поэтому разум уже начал мягко подталкивать его: он должен что-то сделать. Мелькнула мысль, что надо бы снять вечерний костюм, но мешало подспудное нежелание переодеваться в присутствии чужой женщины в спальне, и он решил не торопиться.

Лилиан вышла, одетая и причесанная так же опрятно, как при приезде — в бежевом дорожном костюме, элегантно обрисовывающем ее фигуру, в шляпке, надетой чуть набекрень поверх прически, уложенной волнами. Она несла в руке чемодан, слегка помахивая им, будто показывая, что сама может его нести.

Риарден механически потянулся и отобрал у нее чемодан.

— Что ты делаешь? — спросила она.

— Хочу проводить тебя на вокзал.

— Прямо так? Ты не переоделся.

— Это не имеет значения.

— Тебе не обязательно провожать меня. Я вполне способна добраться самостоятельно. Если у тебя завтра деловая встреча, тебе лучше лечь спать.

Он не ответил, подошел к двери, открыл ее перед Лилиан и последовал за ней к лифту.

Они молчали всю дорогу, пока такси везло их на вокзал. В моменты, когда Риарден вспоминал о ее присутствии, он замечал, что она сидит совершенно прямо, словно нарочито демонстрируя совершенство позы. Лилиан казалась совершенно свежей и бодрой, словно ранним утром собиралась отправиться в путешествие.

Такси остановилось у входа в вокзал. Яркий свет огней, заливавший стеклянные двери, заставлял забыть об усталости позднего часа, призывал к активности, не зависящей от времени суток, и внушал чувство защищенности. Лилиан легко выскочила из такси, произнеся:

— Нет, нет, не нужно выходить, поезжай обратно. Ты приедешь домой пообедать… завтра или в следующем месяце?

— Я позвоню тебе, — ответил Риарден.

Она помахала ему рукой в перчатке и скрылась в огнях вокзала. Когда такси тронулось с места, он назвал водителю адрес Дагни.

Когда Риарден вошел, в квартире было темно, но дверь в спальню оказалась полуоткрытой, и он услышал, как она сказала:

— Привет, Хэнк.

Он вошел, спросив:

— Ты спала?

— Нет.

Он включил свет. Дагни лежала в постели, головой на высокой подушке, волосы плавно спускались на плечи, словно она долго не двигалась, лицо казалось совершенно спокойным. В своей бледно-голубой ночной сорочке с глухим воротом, закрывавшим горло, она на первый взгляд напоминала школьницу. Но на груди сорочку украшала прихотливая вышивка, смотревшаяся по-взрослому роскошно и очень женственно.

Он присел на край кровати, и она улыбнулась, заметив, что строгая официальность его костюма придавала особую интимность его движениям. Он улыбнулся в ответ. Он пришел, готовый отказаться от прощения, полученного от нее на приеме, как человек отказывается от слишком благородного предложения противника. Вместо этого он неожиданно потянулся и нежным, бережным жестом провел рукой по ее лбу, откинув волосы, почувствовав внезапно, как она по-детски миниатюрна. Соперница, постоянно бросавшая ему вызов, но нуждавшаяся в его защите.

— Тебе итак нелегко, — произнес он, — а я все усложняю.

— Нет, Хэнк, ты не прав, и сам это знаешь.

— Я знаю только, что ты достаточно сильна и не дашь причинить себе боль, и я не должен злоупотреблять этим. А я злоупотребляю, у меня просто нет другого выхода, но мне нечего предложить тебе взамен. Я могу только признать это и не имею права просить о прощении.

— Мне нечего тебе прощать.

— Я не имел права приводить ее туда.

— Это не причинило мне боли. Только…

— Что?

— …только было тяжело видеть, как ты страдаешь.