—
Дагни замечала взгляды, которые люди тайком бросали в их сторону. Она наблюдала это и раньше, после своего выступления по радио, с тех пор, как они стали появляться на людях вместе. Вместо осуждения, которого опасался Риарден, во взглядах сквозила благоговейная неуверенность в оценке двух человек, посмевших доказать, что они правы. Люди смотрели на них со скрытым любопытством, завистью, почтительностью, страхом оскорбить, словно говоря: «Простите, что мы состоим в браке». Кое-кто смотрел злобно, и немногие — с откровенным восхищением.
— Дагни, — неожиданно спросил Риарден, — как думаешь, он в Нью-Йорке?
— Нет. Я звонила в его любимый отель. Мне ответили, что договор на аренду номера истек месяц назад и не продлен.
— Его ищут по всему миру, — улыбнулся Риарден. — и не найдут. — Улыбка исчезла. — Не найду и я…
Голос Риардена снова зазвучал сухо и деловито:
— Ну так вот, заводы работают, а я нет. Только катаюсь по стране, словно сборщик утиля, ищу противозаконные пути приобретения сырья. Таюсь, виляю, лгу, лишь бы раздобыть несколько тонн руды — угля или меди. С получения сырья ограничения не сняты. Они знают, что я разливаю своего металла больше, чем дозволено квотами. Им все равно. — и добавил: — Они думают, что мне — нет.
— Хэнк, ты устал?
— До смерти.
«Было время, — подумала Дагни, — когда его разум, энергия, неистощимая изобретательность были посвящены только наилучшей переработке руды, теперь они служат обману людей». И спросила себя, долго ли способен человек выносить такую перемену?
— Становится почти невозможно добывать железную руду, — невозмутимо продолжил Риарден, потом добавил неожиданно оживленно: — А теперь станет
Он улыбался.
Дагни подумала, долго ли человек может работать против себя, работать, когда ему больше всего хочется не преуспеть, а потерпеть крах.
Она поняла, что Хэнк имел в виду, когда он спросил:
— Я не говорил тебе, что виделся с Рагнаром Даннескъёлдом?
— Он сказал мне.
— Что? Где ты… — Риарден умолк. — Ах да, конечно… — Голос его звучал негромко, словно через силу. — Он один из них. Ты встречалась с ним. Дагни, какие они, эти люди, которые… нет. Не отвечай… — Чуть помолчав, он добавил: — Значит, ты встречалась с одним из их агентов.
— С двумя.
Ответ его прозвучал совершенно спокойно:
— Конечно. Я понял… Только не признавался себе в этом… Он их вербовщик, так ведь?
— Самый первый и самый лучший.
Риарден издал смешок: в нем звучали горечь и тоска.
— В ту ночь… когда они заполучили Кена Данаггера… я подумал, что они почему-то никого не посылали за мной.
Лицо Риардена вдруг стало суровым; это походило на поворот ключа, запиравшего залитую солнцем комнату, куда он не хотел никого впускать. Чуть погодя он бесстрастно сказал:
— Дагни, новые рельсы, о которых мы говорили в прошлом месяце… думаю, я не смогу их поставить. Правда, с выпуска моей продукции ограничений не сняли, но они все еще контролируют мои продажи и распределяют мой металл по своему усмотрению. Бухгалтерия так запутана, что я каждую неделю контрабандой продаю на черном рынке несколько тысяч тонн. Думаю, они это знают, однако делают вид, что нет. Противостоять мне сейчас они не хотят. Или не могут. Но, видишь ли, я отправляю каждую тонну, какую удается раздобыть, кое-каким клиентам, оказавшимся в критическом положении. Дагни, в прошлом месяце я был в Миннесоте. Видел, что происходит там. Страна будет голодать не в будущем году, а этой зимой, если мы, немногие, не начнем действовать и притом быстро. Запасов зерна нигде не осталось. Небраска не сеет хлеба, Оклахома потерпела крах, Северная Дакота превратилась в пустыню, Канзас еле-еле сводит концы с концами, — этой зимой не будет пшеницы ни для Нью-Йорка, ни для других восточных штатов.