Атлант расправил плечи. Часть III. А есть А

— Но такого никогда не случалось, мисс Таггерт! Блокировка никогда не отказывала. Она не должна отказывать. Мы знаем свою работу, можем заботиться о блокировке не хуже, чем кто бы то ни было, но не в тех случаях, когда она выходит из строя, хотя не должна!

Дагни не могла понять, сохраняет ли умственные способности пожилой диспетчер, много лет проработавший на железной дороге, но скрывает их, или месяцы подавления этих способностей уничтожили их окончательно, даровав ему покой косности. «Мы не знаем, что делать, мисс Таггерт». «Не знаем, к кому обращаться за разрешением». «Нет правил относительно чрезвычайных происшествий подобного рода». «Нет даже правил относительно того, кто должен устанавливать эти правила!»

Дагни выслушала их и без слова объяснения сняла телефонную трубку. Велела телефонистке соединить ее с вице-президентом «Атлантик Саузерн» в Чикаго, позвонить ему домой, поднять его с постели, если он спит.

— Джордж? Дагни Таггерт, — сказала она, услышав в трубке голос конкурента. — Не отправишь ли ко мне инженера по сигнализации чикагского терминала, Чарлза Меррея, на сутки?.. Да… Хорошо. Посади его в самолет, пусть будет здесь как можно быстрее. Скажи, что мы заплатим три тысячи долларов… Да, на один день… Да, так скверно… Да, я заплачу ему наличными, из своего кармана, если придется. Заплачу, сколько нужно для взятки, чтобы сесть в самолет, но отправь его первым же самолетом из Чикаго… Нет, Джордж, ни единого — в «Таггерт Трансконтинентал» не осталось ни одного разума… Да, раздобуду все бумаги, льготы, исключения и разрешения вследствие чрезвычайных обстоятельств… Спасибо, Джордж. До свиданья.

Дагни положила трубку и быстро заговорила, обращаясь к окружающим, чтобы не слышать тишины этой комнаты и терминала, где больше не раздавалось стука колес, не слышать горьких слов, которые словно бы повторяла эта тишина: «В “Таггерт Трансконтинентал” не осталось ни единого разума…»

— Немедленно подготовьте аварийный поезд и команду. Отправьте на гудзонскую линию, пусть снимут все медные провода, лампочки, сигналы, телефоны — все, что является собственностью компании, и к утру доставят сюда.

— Но, мисс Таггерт, работа на гудзонской линии приостановлена только временно, и департамент по объединению отказал нам в разрешении разбирать эту линию!

— В ответе буду я.

— Но как отправить отсюда аварийный поезд, если нет никаких сигналов?

— Сигналы будут через полчаса.

— Откуда они возьмутся?

— Пошли, — сказала она, вставая.

Все последовали за ней, быстро шедшей по пассажирской платформе мимо сбившихся в кучки беспокойных пассажиров у неподвижных поездов. Дагни стремительно прошла по узкому проходу среди лабиринта рельсов, мимо погасших светофоров и неподвижных стрелок, под громадными сводами туннелей слышались только ее шаги и глухое поскрипывание досок под более медленными шагами шедших за ней, напоминавшее вымученное эхо, она шла к освещенному стеклянному кубу башни А, висевшей в темноте, словно корона низложенного правителя над царством пустых железнодорожных путей.

Директор башни был очень опытным человеком на очень квалифицированной работе, поэтому не мог полностью скрыть опасное бремя разума. Он с первых же слов понял, чего хочет от него Дагни, ответил отрывистым «Хорошо, мэм», угрюмо занялся самыми унизительными расчетами за свою долгую карьеру. Дагни поняла, как глубоко он это осознает, по брошенному на нее взгляду, в котором были негодование и терпеливость, те отпечатки эмоций он уловил на ее лице.

— Вначале сделаем работу, а потом будем предаваться чувствам, — сказала она, хотя он не произнес ни слова.

— Хорошо, мэм, — деревянно ответил директор.

Его комната на верху подземной башни походила на застекленную веранду над тем местом, где некогда проходил самый быстрый, оживленный и упорядоченный на свете поток. Он составлял графики движения более девяноста поездов в час, наблюдал, как под его руководством они шли в безопасности по лабиринту путей и стрелок в терминал и из него, проходя под стеклянными стенами его башни. Теперь впервые он смотрел на пустую темноту.